Книга Ливонское наследие - Герман Иванович Романов

именно такое ощущение, довольно стойкое, хотя между эпохами прошла, отделяя их огромной временной пропастью, почти половиной тысячелетия.

Вот только одно ему не нравилось — большинство нарядно одетых горожан, справлявших сразу два праздника — в честь Пасхи и его прибытия сюда на остров, были немцами, и их громкая речь резала ему слух. А вот бедных, но опрятно выглядевших эстонцев, было куда как больше на улочках, вот только землистые лица их без всяких притворных улыбок, да и выглядели они истощенными, изнуренными невзгодами.

Контраст просто поражал!

Глядя на этих несчастных его сердце сжималось от боли, но он знал, что пока не войдет в курс дел, он мало чем сможет им помочь. Конечно, каждому из этих эстонцев он мог дать даже по половине талера, но столь щедром подарке и мысль в голову не приходила. Выбросить просто так, как говорят русские — за здорово живешь — такую крупную сумму денег в несколько тысяч талеров он не мог.

Жаба бы задавила!

Бедным, но работящим людям нужно давать не рыбу, а удочку, что бы они могли обеспечить себе постоянное пропитание, а не экономно поесть пару месяцев на разовую милостыню, щедро брошенную датским герцогом, что стал их епископом. Или «на халяву» — есть такое примечательное русское словцо. Как нельзя лучше характеризующее вечные человеческие помыслы — меньше работать, но лучше жить — и все за чужой счет.

Работой через неделю он их всех обеспечит — Шрепнер уже рьяно взялся за дело, и, несмотря на праздник, люди кастеляна уже забегали. Ирония судьбы — толстого немца, бывшего раньше в Вике монастырским келарем, то есть заведующим всем хозяйством и церковной казной, прозывали Адольфом Гиплером, и был он толстым как племенной боров. И глядя на его бегающие глазки, можно уверенно сказать, что плут кастелян отъявленный, а потому к казне его нельзя подпускать и на пушечный выстрел.

А вот в голштинце он нисколько не сомневался — тот, как показала история, верно и преданно служил королю Магнусу, но таких в «хрониках» записали лишь пятерых. Пауль поведал ему их имена, а он хорошо запомнил. Правда, пока отыскались лишь трое, но бывший технолог надеялся встретить еще двоих, понимая, что те могли поступить на его службу гораздо позднее. Возможно, через десять лет, когда принц стал зятем царя Иоанна Грозного, женившись на его племяннице.

— Лицемеры, смотреть на них не могу!

Магнус задумчивым взглядом обвел радостно махавших ему немецких горожан. Переселенцы с германских земель, вечно нищие и голодные, они на благословенной «земле девы Марии» — а так называли Ливонию в западных «хрониках» — отъелись, почувствовали себя господами жизни и хозяевами положения. Еще бы — обзавелись собственными рабами и не одним, которые им низко кланяются, называя «господами». Теперь можно куражиться над несчастными и морить их на работах. Только в городах эсты имели лучшую жизнь, и то благодаря правилу, по которому через год и один день «городской воздух делает человека свободным».

Магнус сжал губы, с нескрываемым злорадством подытожил, что через месяц половина немцев будет его тихо ненавидеть, когда осознают, что воевать за их интересы он не намерен. И хуже — начнет прищемлять их права и наделять ими третируемых эстонцев, ливов и латышей — последние два народа находились под его пастырской властью в Курляндском епископстве, что находится на противоположном берегу…

— Ваша светлость, смеркается — может быть нам следует возвратиться в замок? Скоро к вечерне пробьют.

Комтур Иоганн фон Регенбах подъехал к нему вплотную, до этого держался в стороне, не мешая молодому прелату думать. Десяток рейтар окружали епископа, следуя на отдалении впереди и позади нового владыки Эзеля. На воинов он сразу обратил внимание — все были практически единообразно одеты, причем в исключительно черное. А вот латы на каждом блестели, узкие мечи, больше похожие на тяжелые шпаги — рукояти были прикрыты витыми эфесами, защищавшими кисть. А еще очень многопистолей с колесцовыми замками, что стоили баснословные деньги. Пара в седельных кобурах, еще пара в сапогах — такой способ сильно удивил Магнуса, и еще парочка за спиной — прикреплена у луки в дополнительных сумках. У каждого еще по кинжалу — но это необходимость, у самого на поясе такой, только рукоять и ножны позолочены. Тут это было не только боевое оружие, но и бытовой предмет так сказать, и обозначение статуса в обществе.

К немыслимому изумлению Магнуса, который в своей прошлой жизни с ножом встречался на резке колбасы и овощей, а с топором при рубке дров для камина, выяснилось три часа тому назад, что его тело имеет совсем иные навыки. Стоило прийти фехтмейстеру на обязательную ежедневную тренировку — а в свите герцога гольштейнского был такой учитель фехтования — и получив несколько ударов деревянным мечом по корпусу и рукам, в Магнуса словно бес вселился. Он перестал думать, и тело само включилось в работу, демонстрируя великолепные навыки владения оружием, что вбиты с детства. И на конной прогулке держался в седле как влитой, совершенно не думая как получается. Хотя в прошлой жизни имел сомнительное удовольствие от верховой езды только раз. После падения на землю Магнус неделю не мог сидеть и ходить толком — настолько болела отбитая при падении спина. А тут все пошло как по маслу, тем более конь был отлично выезжен и обучен, и приветствовал его при встрече ржанием.

Но самое главное — память настоящего принца передалась вместе с телом. Да, он не смог вспомнить короля Фредерика, брата настоящего Магнуса, но не сомневался, что стоит увидеть, как он моментально его узнает. Таких открытий за день он получил немало. А еще словарный запас стал богаче на четыре языка — принц получил определенное образование, соответственно нынешней эпохе, свободно говорил на латыни. Датским, шведским и немецким языками владел как родными, и что интересно — мешанины в голове от этого не происходило. Просто своего рода переключение, как в компьютерных программах, переход от одного к другому…

— Постой, комтур, что это?!

Магнус остановил коня, натянув поводья. Странно — вроде праздник, но ему показалось, что где-то рядом раздается тихий детский плач с характерными всхлипами.

— Кого-то выдрали хворостиной за проказы, вот теперь ноют. Поделом, — равнодушно бросил Регенбах.

— Сегодня «Светлый Праздник» — бить детей нельзя! Это нарушение порядка и заповедей, надо разобраться немедленно!

И хотя голос Магнуса прозвучал негромко, но настолько властно, что с комтура слетело все равнодушие. Лицо ротмистра ощерилось оскалом и стало злым, а рука ухватилась за эфес меча.

А как иначе