Книга Соавторы - Светлана Васильевна Волкова

class="p1">– Ну! Вот скажи, зачем нужно это слово? Всё равно его никто не знает.

– Чтобы было.

– Манька, это не ответ. Или… Как его… Который в банане…

– Волокна банана называются флоэмы, – деланно-занудным голосом в нос произнесла я.

– Вот! Даже в текст не взять – всё испортит. Надо обязательно сноску делать, потому что нормальные люди не должны забивать голову всякой хренью. А сноски убивают текст.

– Если слово существует – значит, оно имеет право на жизнь. – Я плеснула ещё саке в чашку, но не потому что хотела выпить, а – да, да, чтобы дно не оставалась пустым.

– Мань, не занудствуй. Вот когда ты станешь самостоятельным взрослым БОЛЬШИМ ПИСАТЕЛЕМ, отпочкуешься от меня как от соавтора, тогда и мучай читателя всякими ненужными заимствованиями. А пока мы вместе, будем писать просто.

– БОЛЬШИЕ ПИСАТЕЛИ, – хихикнула я, – обычно дяденьки, они бронзовые, стоят на площади, на них с аппетитом какают голуби. А я так. Авторица.

– Да ты лет через десять переплюнешь иного дяденьку, – фыркнула Белка. – Маняш, не комплексуй. Ты такой талантище, поискать ещё! Я тебе в мелочах привираю, а в крупном – никогда, верь мне! Только, правда, давай в тексте без зауми, лады?

– Есть, мой генерал! – Я обняла Белку. – И не поспоришь: «запах земли после дождя» звучит прекраснее, чем «петрикор».

Ох, как же подпортило мне кровь моё вундеркиндство – я вспомнила школу, и настроение сразу сдулось. В первом-втором классе меня считали если не образцовой дебильной девчушкой, то точно «не в себе». Я мало с кем разговаривала, а если и открывала рот, то произносила то, что дети не понимали. К восьми годам я научилась фильтровать поток сознания и начала выдавать связные реплики, доступные сверстникам. Мимикрировала под среднюю детскую массу. У меня даже образовались две подружки с одинаковыми бантами, но исчезли они, впрочем, тоже быстро, не оставив в моей памяти лиц, только имена Оля и Марина. Меня считали зазнайкой-отличницей, а дразнили больно и хлёстко – словами, которые я не хочу вспоминать. Самочек класса я просто таскала за косы, а мальчишки и так меня сторонились, как чумной.

К тринадцати годам я прочитала все книги, какие нашла в доме. Электронных книг у родителей не водилось, и, выпросив у одноклассницы напрокат «Kindle» на каникулы, я была на седьмом небе от счастья. Но и оно скоро кончилось, потому что, осилив всё закаченное, я разочаровалась в литературе в целом и в современной литературе в частности. Читать мне расхотелось на долгие годы. Интоксикация.

О том, что я когда-нибудь начну писать книги, я и не подозревала.

Класса с пятого я начала ходить по школьным олимпиадам. Выигрывала не все, но неизменно умножала нелюбовь ко мне недалёких биологических существ, именуемых одноклассниками. Из всех развлечений я больше всего обожала олимпиады по математике, но в девятом классе меня перестали на них отправлять: я давала точные ответы без объяснений и цепочек формул, и почему я так делала, убей бог, объяснить не могла. Просто находила нужные ответы в голове, как антиквар из всего хлама в своей лавке находит на самой дальней полке нужный покупателю напёрсток или крохотную статуэтку. Меня показывали профессору из какого-то университета, но я стояла перед ним набычившись и вразумительного ничего не могла изречь. «Найдите три значения „а“, при которых уравнение не имеет действительных корней»… Я находила пять значений. «Сколько целочисленных решений имеет неравенство?» Я с ходу говорила «ни одного» и оказывалась права. Нет, я не гений. Гений бы просчитал всё, молниеносно отсёк ненужные варианты и выдал бы правильное решение. Я ничего не просчитывала, просто ляпала наобум и оказывалась права. Интуиция? Может быть. Но не в ста случаях из ста. Впрочем, что грешить, решение было не совсем наобум. Я словно видела последнюю ажурную строчку формулы, а начало не могла воспроизвести. Помучившись со мной, профессор махнул рукой:

– Математика – наука точная, требует логики и объяснений.

А вот логики и объяснений я не выдавала. В моей голове кипятилась тысяча формул, я продолжала давать правильные ответы на все задачки, но расшифровывать «ажур» не собиралась. Хотите, мол, ставьте двойку. Мне всё равно.

Наверное, за это меня и не любили в школе все поголовно, учителя и дети: мне в большинстве случаев было всё равно.

Только один единственный раз я встретила девочку, с которой почувствовала родство душ. Мы познакомились на городской олимпиаде. Надо было найти максимальное количество последовательных трёхзначных чисел, в записи каждого из которых есть хотя бы одна нечётная цифра. Мы с ней синхронно написали ответ, едва дочитав задание до конца. «Ты вундеркинд?» – «Типа того…» Я кивнула, мы рассмеялись. С тестовыми заданиями мы справились за двадцать минут. Она подписала лист и поставила рядом с фамилией крохотный смайлик – улыбающуюся кошачью мордочку, будто свой автограф. Так делать было нельзя, но от хулиганской этой шалости мне стало очень светло. Я получила пулю счастья в живот: ну вот, существует такой же биовид, Машка, как и ты. Здорово, ведь здорово? Но чудо-девочка исчезла после олимпиады, и больше я её не видела никогда, ни на одной олимпиаде. Позже, уже в Петербурге, я пыталась найти её в сети. Был профиль с её именем и аватаркой-кошкой. Я почему-то сразу поняла, что это она, та самая Катя Верещагина. Но обновлений на странице не было года три, и на письма мои никто не ответил. Жива ли? Не сыграл ли её гений с ней злую шутку? Как она существует со своим даром и существует ли? Вот тогда мне до немоты захотелось написать книгу, где героиня была бы с именем Катерина и никаким другим. В память о девчонке, которая могла бы быть моим зеркалом.

Мы с Белкой снова чокнулись, и я почувствовала, что опьянела. У нас было золотое правило: даже если в тебе одна капля алкоголя – не пиши. Всё равно потом придётся стереть, потому что «пьяный» текст, хоть и вдохновенный, но получается полной чушью, название которой – «графомания». Поэтому я встала из-за стола, поклонилась Белке, сложив лапки, как японская гейша, и мелкими шажочками засеменила к дивану: сегодня была моя очередь спать на нём.

Мирон был ласков. Его губы слегка касались моей шеи, и от этих прикосновений у меня появлялись мурашки на коже. Его пальцы вылепливали мне ключицы, и было щекотно и невероятно хорошо. От запаха чистого, сильного тела у меня кружилась голова, а внизу живота прыгал цыплёнок. Так уже было прошлой ночью, и я знала: симфонии не