Книга Анна К - Дженни Ли

плюща. Он родился в Коннектикуте, в хорошей семье, в шестнадцать опубликовал первую статью в «Нью-Йорк таймс», выступал с прощальной речью в Брансуике и каждое лето две недели обучал малоимущих подростков парусному спорту (что Стивен считал идиотизмом: как будто нищие дети смогут когда-нибудь кататься на яхте). Лет через двадцать, если текущий президент не уничтожит навсегда американскую демократию, он наверняка станет президентом от тех же демократов. В настоящий момент Александр учился на первом курсе Гарварда, но как верный бойфренд Анны часто приезжал в Гринвич. Лишь грозный Старик мог позволить себе, будучи студентом, все еще встречаться со школьницей.

Анне исполнилось семнадцать, и она была на два года младше Александра, но всегда оставалась достаточно уравновешенной для своего возраста. «Милое знакомство» идеальной пары состоялось в Белом доме, во время охоты за пасхальными яйцами, когда ей стукнуло тринадцать. Александр был там, поскольку его отец являлся большим сторонником Обамы, а вот Анна оказалась там потому, что играла на скрипке в отмеченном наградами струнном квартете, в основном состоявшем из старшеклассниц. Рассказывали, будто, когда Александр смотрел на игру Анны, он испытал непреодолимое чувство дежавю, хотя был уверен, что никогда раньше не встречался с ней. Но он точно знал, что больше не хочет помогать малышам искать пасхальные яйца.

Его единственной целью стала встреча с красивой девушкой, которая играла на скрипке так, словно была ниспослана с небес.

Александр представился Анне у стойки с десертами и был так очарован нежной красотой юной леди, что уронил кусок вишневого пирога на ее белое платье. В ужасе от случившегося он быстро договорился о том, чтобы Анна одолжила какой-нибудь наряд у Саши, младшей дочери президента Обамы (Анна дружила с Сашей и по сей день).

Позже выяснилось, что Александр видел, как Анна играла на скрипке на второй свадьбе его тетушки в премиум-яхт-клубе «Саугатак-Харбор» в Уэстпорте. Совершенно сраженный Александр умолял отца и мачеху пригласить девушку лететь с ними домой на частном самолете, не позволив ей сесть на поезд. Никогда раньше мачеха не видела, чтоб пасынок вел себя так, и в попытке завоевать расположение единственного сына своего мужа она позвонила матери Анны – и действительно все устроила.

К тому моменту, как Анна вернулась домой, у нее была «клятва» ее первого парня – поскольку ей нельзя было «официально» иметь бойфрендов до четырнадцати лет. Александр не видел проблемы в том, чтоб подождать, и с тех пор эти двое были идеальной парой. В далекой перспективе, конечно же, намечалась свадьба, но в планах после окончания школы Анна должна была поступить, к примеру, в Йель, а Александр – в какую-либо юридическую школу по выбору.

Однажды Стивен спросил Анну, не страшно ли ей в столь юном возрасте досконально распланировать свою жизнь.

– Мы теперь живем в Америке, вовсе не обязательно устраивать всю эту корейскую свадьбу ради блага и репутации семьи, понимаешь?

Она лишь улыбнулась сарказму брата и сказала:

– Александр – хороший человек. Я нужна ему, и я счастлива быть рядом.

Стивен быстро напомнил ей, что Александр – не собака, и спросил, чего хочет она сама, на что она просто ответила, что парень ее обожает, и ей нравится, как легко складываются их отношения. Она рада, что ей не придется иметь дело с мелодраматическими свиданиями, на которые у нее нет ни времени, ни терпения. Александр был всем, о чем только могла мечтать девушка, к тому же ей помогало то, что родители одобряли ее выбор. Мало кому из парней отец мог бы доверить свою драгоценную дочь. Фактически, Александр, возможно, был единственным представителем мужского пола, достойным ее. В Корее социальный статус имел первостепенное значение, а отец Александра принадлежал к сливкам гринвичского общества.

Именно то, что родители придавали значение социальному статусу, больше всего раздражало Стивена.

– Двадцать седьмой путь, – сказал Вронский, вырвав Стивена из раздумий.

– Что? – переспросил Стивен.

– Их поезд прибывает сейчас.

Стивен кивнул и поспешил вслед за Вронским. Толпа, казалось, расступалась перед ним, пока Граф шагал к эскалатору в своем верблюжьем пальто «Бриони». Длинный кашемировый шарф «Том Форд» волочился по полу следом.

VI

Анна К. сказала миссис Женевьеве Р., что она вернется, чтоб попрощаться как следует, но сейчас ей нужно выскочить и поискать своего брата Стивена.

– Прошу, запомните, если вашего сына тут нет, я буду счастлива отвезти вас домой. И если за нами вообще никто не придет, я справлюсь со всем сама.

Женевьеву редко когда удавалось впечатлить, но восхитительное юное создание сияло, как фейерверк.

– Совершенно верно, моя дорогая. Я и вправду верю, что мы, женщины, нужны мужчинам, дабы демонстрировать им их цели в жизни. Например, вовремя встретить женщину на вокзале.

Стоя в дверях вагона, Анна улыбнулась словам светской львицы. Она огляделась и наконец заметила брата. Она окликнула Стивена, но он не услышал, и потому она спустилась на платформу и помахала рукой, чтобы привлечь его внимание.

Граф Вронский первый заметил прелестную девушку: ее глаза, темные глубокие озера, сверкающие под невероятно длинными ресницами. Она была похожа на идеальную фарфоровую куклу, прямую и стройную в светло-сером кашемировом пальто «Макс Мара». Он также восхитился и тем, что она, в отличие от большинства девочек-подростков, не пользовалась косметикой. Пока он стоял и смотрел, Стивен сграбастал ее в медвежьи объятья. А, так это его младшая сестра?

Резкий стук заставил Графа отвлечься от пристального разглядывания девушки: мать махала ему рукой, для пущей убедительности стуча по окну тростью. Не имея иного выбора, он поспешил в вагон.

– Мама, дорогая, – приветствовал он родительницу, потому что именно это обращение Женевьева предпочитала слышать из уст любимого сына.

– Алексей, твой шарф. Он болтается по полу, словно хвост какого-то животного.

У матери-парижанки, гранд-дамы нью-йоркского общества, никогда не выбивался из прически хотя бы волосок, не говоря уже о непослушных шарфах. Граф быстро перекинул волочащийся конец через плечо и протянул руки, чтобы помочь ей встать: лодыжка женщины все еще была туго забинтована для надежности.

– Мама, тебе не стоило надевать каблуки.

– Дорогой, двухдюймовые[11] каблуки для меня – все равно что балетки, – пробормотала она, целуя красавца-сына в обе щеки.

– Хорошо, что вы нашли его, – раздался голос Анны, вошедшей в вагон, и волосы у Вронского на затылке встали дыбом: Граф заставил себя медленно обернуться, чтоб посмотреть на нее.

– Неужели моя мама сомневалась, что я приду? – спросил он, сверкая глазами.

Анна поняла, что краснеет, но не от смущения, а потому, что была поражена тем, как красив Вронский: со своими светло-пепельными (или даже белокурыми)