Книга Стальные боги - Замиль Ахтар

входа. Они вытащили шарф из-под камня. Он принадлежал великому магу Агнее. Ты же любишь поэтов-воинов, верно? Тебе знаком этот стих?

Так и другие поэты-воины никогда не использовали слово «гимн» и не говорили о демонах и создании мира заново. В священных текстах такого тоже не было. Я покачал головой.

– Больше похоже на этосианский стих.

– Точно… Я тоже об этом подумал. Но этосианский епископ клянется, что такого в их книгах нет. – Шах положил подбородок на сцепленные руки. Насколько я помнил, в такой позе он обычно размышляет. Он мог часами так медитировать. – Кева, надвигается нечто поистине страшное. Мои кости так не ныли со времен войны за престолонаследие. Десять лет мира не остаются безнаказанными. Мне нужны верные люди, чтобы пройти через это. Люди, которые умеют не только подчиняться приказам и махать саблей. – Шах встал и отряхнул сажу с шелковой одежды. – Ты прав, ты свободный человек. Я могу в шутку пригрозить, что скормлю тебя птицам… Но я не такой, как мой брат. Ты волен уйти, если не хочешь в этом участвовать.

Я не хотел в этом участвовать. Но почему же тогда не ушел? Почему не сбежал обратно в Томбор? Это я создал Мурада, я посадил его на трон. И теперь его правлению угрожают враги, внутренние и внешние. Несмотря на долгое отсутствие, у меня есть дочь, которая равняется на меня, и отец, который многого от меня ожидает. А что, в конце концов, случилось с магом Агнеей?

Я встал и заглянул шаху в глаза.

– Мое первое воспоминание – как меня привезли в эту страну в качестве раба. Мне сказали, что я родился далеко на севере Юны, даже за границами империи Крестес.

– Мы все это знаем: ты светлее, чем чистая моча.

Шах рассмеялся собственной шутке.

Но я не засмеялся.

– Я верен лишь вашей династии. Отец учил меня быть преданным престолу, и только ему. Я не буду жить вечно, но, пока жив, вы можете распоряжаться мной по своему усмотрению.

Шах вытащил из кальяна мундштук и выдул пепел.

– И я распоряжусь, не сомневайся.

2. Михей

Говорят, что воды Священного моря протекли сквозь Архангела и пролились на мир с небес. Говорят, что омовение в этой воде возрождает душу, очищая от греха и тьмы. Вот только священники никогда не говорят, что она ужасно холодная и на вкус отдает ржавчиной. «Тяжелую» воду, рожденную из крови ангелов, нельзя глотать, но, когда тебя топят, трудно не нахлебаться.

– Во имя императора Ираклиуса, Дыхания Архангела и Хранителя Священного моря, подними голову, – сказал этосианский священник. – И восстань Михеем Железным.

Таково теперь мое имя. Родился я просто Михеем, сыном трактирщика, и я видел, как отец кашляет желчью, после того как наймит лорда шесть раз пырнул его ножом в живот. Почему? Просто таков был мир. Ныне я возродился во имя Архангела в том же несовершенном мире, но теперь нож в моей руке, и направлен он на тех, кто этого заслуживает.

Мне даже не пришлось поднимать голову – священник потянул меня за волосы.

– Тяжелой водой я очищаю тебя от всех грехов перед лицом Архангела и Двенадцати ангелов.

Моя армия на берегу озера простиралась до горизонта. Пятьдесят тысяч вооруженных паладинов наблюдали за возрождением своего Великого магистра.

Старый священник схватил меня за плечи.

– Веруешь ли ты в Архангела и Двенадцать, которых он поставил охранять верующих?

– Верую.

– Отрекаешься ли от Падших ангелов и отвергаешь ли все их искушения?

– Отрекаюсь.

– Будешь ли следовать воле своего императора, куда бы она тебя ни вела?

Я поколебался, затем сказал:

– Куда бы она ни вела.

Как только обряд был завершен, я вышел из воды. Беррин, мой заместитель, подал набедренную повязку, и я направился к зажженному им костру. Сорвав с дерева фигу, я сел у огня и наслаждался теплом. Ах, как легко быть новорожденным – чистым листом пергамента, на котором можно начертать Священное Писание.

– И каково это – быть Михеем Железным? – спросил Беррин. Толстые щеки делали его похожим на младенца. Но он был первым из моих паладинов и черные доспехи нашего батальона носил так, будто они были отлиты на нем при рождении. Красный узор нагрудника подчеркивал его рыжие кустистые брови, сейчас от волнения опущенные вниз.

– До того как я вошел в эту воду, моя душа была покрыта дегтем. Теперь она безгрешна и сияет, как звезда. – Я выплюнул в огонь фиговое семечко. – Не хочу, чтобы она снова потемнела. – Я поднял ладони вверх. – Беррин, ты поможешь мне быть достойным человеком?

– Мой господин, ты и так лучший из нас. Потому тебе и оказана эта честь.

– Нет… Я не более достоин, чем любой из вас. – Я зажмурился, чтобы скрыть слезы. – Когда священник толкнул меня и погрузил в воду, я увидел все дела рук своих. – Передо мной снова промелькнул образ Мириам, в комнате без окон, пронзительно кричащей от родовых мук, окруженной презренными тупыми священниками. Как я мог оставить ее там? – Я творил такое… Меня следует бросить в самую глубокую яму.

– Тяжелая вода все смыла. Это твой великий день, мой господин. Не стоит омрачать его унынием.

Беррин ерзал и прятал руки за спиной. Невыносимая отстраненность. Да, возродившись в Священном море, я стал равным любому лорду, даже императору, но меньше всего мне хотелось, чтобы мои люди считали меня выше себя, чтобы воспринимали таким же, как попиравшие их гнусные лорды.

– Это великий день для всех нас, – сказал я. – Любую оказанную мне честь я разделяю с каждым из вас. И, Беррин… пожалуйста, не зови меня «господин». Я не стану пороть тебя из-за пшеницы.

– Как скажешь, Великий магистр.

– Так-то лучше.

Я доел фигу, стряхнул меланхолию и оглядел своих людей. Они преклоняли колени, когда я проходил мимо. Мои святые мечники, чьи длинные мечи выкованы из железа горы Дамав; мои стрелки, чьи аркебузы выкованы из темной стали, выплавленной из Колосса Диконди; мои алхимики и саперы с обожженными и потемневшими от огненных бомб лицами. Моряки, которых я взял с островов Эджаз, не знали наших обычаев, но тоже с высоко поднятой головой преклонили колени.

Я забрался на прибрежную скалу. Какие прекрасные место и день: чистое голубое небо, скалистые зеленые холмы, бирюзовая вода Священного моря мерцает на солнце. Я смотрел на своих людей, гордый как никогда. Все почести я заслужил лишь благодаря их стойкости, благочестию и верности. Ни один командир не пожелал бы более храброго войска, так как же