Книга Сказки сибирских деревень - Елена Жданова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О Моряне той, слышь-ка, много чего не знали, так разговоры-сказки всякие. Но Алёнка настырная была, пошла к бабке-ведунье.
— Поведай, — просит, — мне, баушка, о Моряне. Разве не царевна она моря-океана?
— Так, — отвечает ведунья, — да имеет она силу над всей водой на земле и где хошь проявиться может. Хоть в ручейке каком, хоть в колодце.
И давай Алёнушке всё об той Моряне выкладывать. По виду она, что девица, волосом светлая, да пряди до земли спускаются. Одета просто, да так лишь кажется! Тут Алёнка перебила:
— Про обличье мне всё известно, баушка. Расскажи, как ворожбу её победить, любимого от беды отвести.
Старушка видит, дело сурьёзное[46], враз нахмурилась.
— Али виделась с Моряной?
— Не ручковались[47], врать не стану, а видать видала. На нашем озерке, где заимка Евсея.
— Охти мнеченьки! — запричитала бабка. — Так и есть — Моряна проявилась. Теперь жди мокроту да прохладу. У этой царевны, вишь, особинка есть такая — каждые семь лет берёт она к себе человека мужеского облика.
Губами пожевала, припоминая, и далее бает:
— Далеко от наших мест, туда, где солнышко встаёт, лежит земля неведомая, отделённая, на вроде острова, и похожая, так говорят, на большую рыбу. Вот там и есть дворец Моряны, пуще сказать — любимое местечко. Люди там роду не нашенского, тёмного обличья, а ей, видать, светленькое больше по душе. Так вот, ручейков и речушек на том острове тьма-тьмущая! Когда рыба в осень идёт по этим речкам, чтоб род продолжить, то плотно стоит — голова в голову! — и перейти в тот час можно с одного берега на другой, ровно посуху.
Алёнка рот разинула, внимает дивному, головой качает.
— Ну, скушно[48]ей одной, молвить словом не с кем. Вот Моряна и обходит белый свет по озеркам да ручейкам, ищет какого белёсого паренька, а ни то мужика и уводит к себе! — ведунья завздыхала, головой завертела. — не в добрый час Евсей заимку поставил. Вишь, самого сманила и за сыном воротилась.
— Как быть-то, скажи? — очухалась Алёнка от рассказанного. — Как от милого беду отвести?
— Есть способ, — отвечает та, — сети надо плести, непростые, с наговором. Да на каждый узелок травку завязать нужную. Вот-вот зима грянет, вся вода зальдится[49]. Моряне то не по вкусу. Вряд ли приходить будет к Евсею. До весны должны поспеть мы с тобой. А по тёплышку, когда от месяца тонкий серпик останется, надо к озеру идти. На бережку развести костёр из можжевельника, сеть раскинуть, слова верные проговорить. Обскажу всё после, а пока вот тебе травка. Евсею в подарок снеси, пусть попьёт взвар, малость легче будет. Думки потаённые отступят.
Алёна так и сделала, травку Евсею отнесла, а сама, не мешкая, принялась сети плести, потому как работа не из простых, хоть и с детства известная. Их семья-то, слышь, наипервейшая по сетям была. Прадед их обучился у одного знающего человека, да и передал науку ту потомкам. В их сетях завсегда улов больший выходил. Шептались, что прародитель словечко какое-то знал и сыновьям передал, но про то не скажу, не ведаю.
Тут вскоре и ледостав подоспел, холода пошли. Алёна головы не поднимает, сети вяжет. Ей-то не просто сплести, а ещё и в каждый узелок особу травку завить. Знамо дело, тяжка работа! Ну, кое-как управилась к весне. С лица, правда, спала. И то сказать, каждый день от зари до темна у окошка сидела. Толком на улице не была. Родители поругивали, но видят, девка не в себе, отступились. Стали хлебца побольше ей класть на лавку. Она нет-нет да куснёт. Всё поживее ей было!
Вскорости месяц на спад повернул. Алёнка к ведунье сбегала, слова нужные запомнила и на озерко подалась. Утайкой, конечно! У родных отпросилась к подружке, вроде, поворожить да песни поспевать. А сама малость побыла, да вроде бы домой пошла, устала как бы. Таясь от народу, пробралась к заимке, можжевельниковые ветки готовы у неё были, заранее собрала. Сети на бережку разложила, как бабка сказывала, костерок запалила и ну, говорить-приговаривать да вокруг костра ходить. Краем глаза видит, забурлила вода неподалёку, из неё поднялась рыбина большущая — на хвосте стоит, чешуя серебром горит. Потом в девицу превратилась — платье серебристое, волос светлый до пят. По воде, как по сухоте прошлась и к костерку вышла.
Однако к огню близко нейдёт, кругами ходит рядом. Так в сеть и ступила! А как ступила, так и вскричала дурным голосом, потому как больно ей стало от заговоров и травок вплетённых. Алёна к ней с допросом тотчас. Такая, мол, рассякая, чего к моему жениху вяжешься? Мало того, что отца Евсея свела со света белого, так и за сыном приплыла? Моряна видит, девка не из робких, примолкла не надолго, потом и молвит:
— Так просто Евсея не могу отпустить. Откуп надобен. А ты, девка, думай скорее, потому как сети твои промокнут и силу потеряют.
Алёна видит, и правда под Моряной лужица образовалась. Быстрёхонько закивала:
— Согласная! Говори, что тебе надо!
А та в ответ:
— Тебя заберу заместо[50]Евсея!
Тут вода в озере подниматься стала, к костру подкатывать, вот-вот потушит. Застучало у Алёнки сердечко часто-часто, просит царевну водную:
— Дозволь проститься с милым дружком, хоть на часок глянуться[51] с ним.
— А вот он и сам! — усмехается царевна. — Сейчас узнаем, захочет ли попрощаться с тобой, пожалеет ли?
Алёнка оглянулась, и вправду, Евсей. Увидал и Моряну и поручницу, остолбенел ненадолго, потом Алёнку к заимке оттолкнул, а Моряну из сетей к воде. Алёна губы сжала, слёзки капают, но слова не сказала. И Моряна молчит, нахмурилась. Заметался тут Евсей. И царевна к сердцу прикипела и девушке обещался. Сел посередине и голову руками обхватил. Месяц тучкой заслонило, девица водяная вроде как истаяла малость. А тут филин заухал-застонал и волчий вой донёсся. Вода отхлынула, забурлила и царевна под воду ушла. Евсей в беспамятстве упал, почти не дышит. Алёнка подумала, что помер, да ну рыдать-приговаривать:
— Друг ты мой, сердешный, на кого оставил-кинул? Жизни без тебя нет! Лучше
