Книга Империя господина Коровкина - Макс Гришин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это лицо молоденького мальчика запомнилось ему почему-то хорошо. Он помнил его еще утром следующего дня, когда выходил на улицу для своей очередной пробежки. Молодой, красивый, дерзкий. Идеальная мишень для старого и больного на всю голову извращенца вроде него. И этот легкий румянец на лице Кати. Что-то неприятно кольнуло его изнутри при этом воспоминании. Эти глаза, полные страсти и грязи, которыми пожирал он ее лицо, ее грудь, ее тонкие изящные руки. Его прядь волос на таком чистеньком и еще почти совсем детском личике. И снова мечты о том, что сделал бы он с ним, попадись он ему где-нибудь подальше от этого ресторана, где-нибудь там, на холодном русском острове.
Он пробежал пять километров, потом семь, потом увеличил до десяти. Почти рекорд и всё еще оставался запас. Он хотел бегать и бегать. Энергии, которой зарядил его этот парень, хватило бы в нем даже на Бостонский марафон, но уведомление о прилетевшем СМС в кармане нового спортивного костюма, в этот раз от Джорджио Армани, заставило его все-таки остановиться.
– Что это? – лицо его прошло через целый ряд метаморфоз и, наконец, замерло в состоянии крайнего удивления. Он подошел к стоявшей рядом скамейке и опустился. Глаза не отрывались от экрана, но в выражении его лица уже появилось что-то другое. Наконец он убрал телефон обратно в карман, приподнялся и двинулся в сторону дома. В этот раз уже медленно. В этот раз погруженный уже в совершенно другие мысли.
Когда вечером этого дня Александр вылез из машины у себя во дворе, лицо его имело угрюмый и недовольный вид. Именно это выражение Эстела и восприняла как признак того, что сеньор и сеньорита имели друг с другом какой-то спор. Но в этот раз ее чуткая проницательность дала сбой. В этот раз причина была в другом. Александр захлопнул машину, зачем-то осмотрелся по сторонам и двинулся ко входу в дом.
На втором этаже, на просторной открытой террасе, с которой открывался вид на старую часть города и бескрайнее светлое в лучах заходящего солнца море, был накрыт стол. Эстела уже была здесь и вовсю суетилась вокруг стола. Она расставляла на нем тарелки, разливала свежевыжатый апельсиновый сок по стаканам и с какой-то искренней улыбкой на лице убирала всё то, что дети, не обращая никакого внимания на ее старания, бросали на стол и на пол. У изголовья стола, чуть ближе ко входу, одетая в светлое легкое платье, сидела Кати. Ее изящные загорелые плечи были оголены и в пышных волосах виднелся цветок только что сорванной во дворе розы. Она оторвала свое красивое личико от телефона, отложила его в сторону и с упреком посмотрела на одного из двух мальчиков, который сидел за столом справа от нее.
– Ты дождешься, что я расскажу всё папе…
– Я не виноват, мам. Это все о-о-он! Он первый на-а-ачал! – округлив пухлые губки, протянул тот жалостливым голоском. На вид ему было лет семь, может восемь.
– Не правда! Не правда! – защищался второй мальчик, который выглядел на пару лет моложе. – Это он! Он начал!
– Я не собираюсь спорить с вами! Но я знаю, что кидаться первым, Платон, начал ты и когда папа узнает…
– Папа что-то должен узнать? – именно в этот момент на пороге появился Александр. – Что вы, пацаны, опять натворили? – он подошел к столу и провел по очереди рукой по волосам сначала одного, а потом и второго мальчика. Близость к семье всегда действовала на него успокаивающе. – А? – через секунду он наклонился над женщиной и коснулся губами ее плеча, которое та, с легкой улыбкой, ему специально чуть приподняла. Потом он опустился на стул и взгляд его остановился на лице старшего из мальчиков.
– Что смотришь, рассказывай!
Платон, на которого слова папы, очевидно, действовали совсем иначе, чем увещевания матери, стушевался и опустил взгляд в тарелку. Его губки надулись и слабо зашевелились. Видимо, он говорил что-то, но говорил про себя, не решаясь сказать это вслух.
– Кидался едой, – Кати ответила за него, – бросил краба в Якоба!..
– Я не бросался! – всхлипнул Платон, и голос его заметно задрожал. – Он сам бросался…
– Краб?
– Да!.. Нет, то есть… Якоб. Он бросался в меня и… и хотел кусить…
– Это не правда!.. Не правда! Это он… он… – начал в раздражении Якоб. Появление отца, видимо, придало ему чуть больше уверенности в себе. Он приподнялся над столом, сотрясая перед лицом своими маленькими ручонками, но гнев его был не долгим. Пролетевшая в тот же миг через весь стол креветка метко попала ему прямо в лоб, оставляя на нем смачный след от соуса Айоли. Якоб вмиг замолчал, опустился на стул, лицо его исказилось в дикой гримасе и рев, не сдерживаемый уже ничем, пронзил тишину теплого летнего вечера.
– Так! Немедленно прекратите. Платон!!! Сколько раз тебе уже говорила, как надо вести себя за столом! – крикнула на него Кати. Но как она ни старалась, голос ее звучал не так как надо, и явно был не убедительным. Она понимала это сама и тут же посмотрела на Александра, ожидая от него какой-то поддержки. Реакция мужа последовала, но не сразу.
– Он первый начал…
– Не правда, не правда!!! Это ты! Ты! Я тебя… не люблю! И я не хочу с тобой больше дружить!.. Ты не хороший, ты… ты…
Платон снова схватил что-то с тарелки (это снова был краб) и бросил его в своего ненавистного врага. Он промахнулся и краб, ударившись в графин, упал на стол. Не удовлетворившись, Платон схватил следующий снаряд, в этот раз большую креветку, но бросить ее он уже не успел. Внезапный грохот заставил его вздрогнуть и замереть. Это был удар отца рукой по столу. Удар был такой силы, что тарелки загремели, несколько стаканов с соком подпрыгнули на столе, разбрызгивая желтый с мякотью сок на белоснежную скатерть, а краб, которого Эстела еще не успела убрать со стола, вдруг подпрыгнул как живой и приземлился прямо в тарелку Кати, отчего та даже вскрикнула.
– Тихо! – прокатился над столом громогласный голос Александра и вокруг воцарилась полнейшая тишина. Эстела, хоть она и не
