Книга Один за всех - Григорий Максович Крошин

несколько растерялся хозяин кабинета. — Та-ак. — Он о чем-то подумал с секунду, потом неожиданно спросил в упор: — А кто у вас есть в Вильнюсе? Отвечайте!

— В каком смысле?.. В Вильнюсе?… Никого вроде нету…

— А кто у вас в Житомире? А в Череповце? А в…

— Я, простите, не совсем понимаю, к чему эти вопросы…

— Бросьте! Все вы понимаете! Вы же знаете, что из Вильнюса, Житомира, Череповца мне пришли вот эти ругательные отклики на фельетон, вы же их организовали! Вы!!!

Подчиненная, конечно, сначала опешила. Потом удивленно посмотрела на кричащего руководителя. Потом сообразила, что к чему. Потом взяла себя в руки. Потом спокойно, но твердо сказала:

— Вы. На меня. Не кричите. Пожалуйста. — И вышла из кабинета.

А он начал готовиться к обстоятельному ответу на выступление газеты. Вы думаете, читатель, он собрал специалистов, внимательнейшим образом проштудировал имеющуюся документацию? Вы частично правы. Собрал. Правда, не специалистов, а сторонников. И проштудировал. Правда, не документацию, а «Журнал записи ухода сотрудников». И показал его сторонникам. А там, в этом «журнале», была одна неувязочка. По поводу ухода В. такого-то числа такого-то года в такую-то организацию. На целый рабочий день.

И опять ее вызвали. И опять сказали:

— Ну что, довольны? А между прочим, вместо того, чтобы писать разные кляузы в разные газеты, лучше бы работали добросовестно на своем рабочем месте, а не уходили такого-то числа такого-то года в такую-то организацию без разрешения.

— У меня было разрешение.

— Покажите.

— Но вы же знаете, что это обычно делается устно.

— Ничего мы не знаем. Пишите объяснительную.

Что же тут объяснять?! Не написала. Вызвали опять:

— Пишите объяснительную о том, почему до сих пор не написали объяснительную.

И так целую неделю человеку не давали работать и не работали сами. Вернее, на работу, конечно, являлись, тут был полный ажур. И вроде бы работали, но как бы не в том направлении, за что получали зарплату. Впрочем, о чем это мы?.. Ах, да. О реагировании на критику.

Теперь, читатель, все позади: добро восторжествовало, зло повержено, газета получила объективную реакцию на выступление, руководитель получил свое, подчиненная, а вслед за ней и вся организация получили нового руководителя. Так что все вроде бы в порядке. Поэтому мы и не называем фамилии, имена и отчества конкретных героев нашей истории, а говорим, так сказать, в обобщенном ключе.

А делаем мы это вот почему. Хотя подобных случаев и не слишком много в нашей будничной жизни, но они кое-где еще, как говорится, имеют место. И о каждом их них в газете не напишешь и каждую фамилию, а тем более имя и отчество не назовешь.

Поэтому автору хочется, чтоб независимо от пола, возраста и семейного положения на эту проблему так или иначе откликнулся каждый читающий. Чтоб он спросил у самого себя: а как я реагирую на критику, замечания и предложения? Как я поступил бы в подобном случае?

Тогда, конечно, нам есть резон выступать с этим фельетоном.

И только в этом случае на наш с вами, читатель, строгий вопрос: «До каких пор это будет продолжаться?» — мы не услышим в ответ другой вопрос:

— А кто это у вас есть в Житомире?..

ТРЯПКА С ИЗЮМИНКОЙ,

или

Чем бывший работник

рассердил нынешнего директора

А сейчас поговорим о тряпках. Точнее, о булках. А еще точнее, о булках с тряпками одновременно…

…У меня зазвонил телефон.

— «Крокодил»? Говорит директор Портянского хлебокомбината Черненко. То, что вы про нас напечатали — про эту булку и эту тряпку, — клевета! Не было этого!

— Чего именно? — уточняю. — Булки не было? Или тряпки?

— Ничего! И булка та не наша, понимаете? Не наша!

Освежим ситуацию. В фельетоне в числе прочих приводился такой факт: в булке с изюмом, купленной в Портянске, читатель Б. (фамилия обнародована в фельетоне, не будем травмировать его вторично) обнаружил… нет, не изюминку, ее он увидел уже потом, а сначала настоящей «изюминкой» в этой замечательной булке оказалась… тряпка. Да не простая, а с текстом, не поддававшимся прочтению по причине расплывчатости чернил. Такая вот попалась содержательная булка. Которую читатель и прислал нам.

— Чита-а-атель?! — вскрикнула в телефоне директор. — Никакой он не читатель, а бывший наш работник. Его уволили, вот он и… А таких булок мы вообще не выпекаем!

Вот так… Я, значит, не я и булка не моя… Выходит, мы ни за что ни про что обидели коллектив? Стало быть, кто-то коварно подбросил нашему читателю в портянской булочной абсолютно иногороднюю, про-сто-таки чуждую булку да еще с ненашей тряпкой. Чтоб опорочить в глазах общественности дружный коллектив хлебопеков. Но…

Но через пару дней приходит с Портянского комбината «Отзыв на статью в журнале «Крокодил». «…Во-первых, — свидетельствует уже на официальном бланке директор Черненко, — присланная вам покупателем в редакцию булка, возможно, изготовлена не нашим хлебокомбинатом…» Улавливаете нюанс: уже не категорически «таких булок не выпекаем», а «возможно»… Читаем далее: «…Во-вторых: если это булка нашего производства, то необходимо было нам сообщить или вернуть эту булку для установления, откуда попала эта тряпка, раз она была с надписью, для принятия мер к виновным».

Вот тут мы, признаюсь, дали маху. Просто сразу как-то не догадались, не учли такой счастливой возможности, что на той тряпке вполне могли быть совершенно точные сведения об изготовителе булки! И вообще это, конечно, идея: что, если в каждую булку, или баранку, или батон впредь запекать по такой тряпке с исчерпывающими данными об авторе-хлебопеке?! Ну, чтоб ясно было всякому откусывающему от булки-баранки: мол, выпечено Портянским хлебокомбинатом, и тут же — Ф. И. О. пекаря, начальника ОТК, предместкома, секретаря партбюро, директора и, само собой, дата изготовления. Чтоб не возникало никакой путаницы и сомнений в том, чья булка-баранка, чей изюм, но и чья тряпка…

Однако