Книга Одесская сага. Троеточие… - Юлия Артюхович (Верба)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Киев», магазин «Кулинария», а на специально оборудованной крыше здания – «Кафе-мороженое». Даже не в летний сезон его, по данным газетчиков и статотчетам, посещало более пяти тысяч человек в день. По выходным – очередь из свадеб и банкетов. Эта востребованность и стала решающим аргументом, а еще расположение.
– Что, Лидка, решила на такси сэкономить? Домой пешочком пойдешь? – обняла ее Аня.
– Ну извините, у вас на Чубаевке все кафе заняты, – фыркнула именинница. – И вообще – не домой же в коммуналку звать самых близких друзей?
– И самых нужных, – тихо процедит Ксеня, оглядывая стол и кивая знакомым парам, среди которых будут крупный партийный функционер с супругой, директор продуктовой базы, их общий ювелир и явно кто-то из Николенькиных высоколобых товарищей по университету.
Сильно сдавший, но все еще бодрый Николенька снова с первого тоста огорчит супругу, весело провозгласив:
– За ровесницу двадцатого века!
Но потом вечер выровняется и пройдет так, как планировала Лидка, – с красивыми речами, тонкими шутками, откровенно льстивыми комплиментами и даже парой медленных танцев. Юбилярша в свои шестьдесят пять выглядела моложаво, она, как и Женя, осталась сухощавой, стройной, с тонкими запястьями и щиколотками, в отличие от пышнотелых Ани и Ксени. Ну а эффектно одеться, чтобы прикрыть давно не идеальную шею или первые пигментные пятна на птичьих пальцах, она умела лучше всех. Лидка, как в салоне своей юности, проплывала вдоль стола с бокалом шампанского – чокнуться или шепнуть приятность кому-то из гостей, чтобы все чувствовали себя особенными.
– Узнаю нашу светскую львицу. Дай бог и мне в ее годы быть в такой форме, – уважительно шепнула Ксеня Жене.
– Та куда ты денешься? – хихикнула Женя. – А вот от меня такого кутежа не ждите – максимум наполеон с абрикотином.
– А ты скажи: «Хочу ресторан», и мы тебе сами праздник устроим, – отозвалась Анька.
– Это что, вместо подарков? Нет уж – обойдетесь! Готовьте что-то солидное и дельное. И не надо скидываться – чтобы каждая от себя, – приподнимая бокал и кивая соседям, продолжала вещать Женя.
К концу вечера, когда нужные дорогие гости раскланяются, Николенька рассчитается с официантами, раскрасневшаяся от шампанского Лида вдруг предложит пройтись по центру.
Они спустятся мимо обновленного «Золотого ключика» с шикарными панно и гигантскими стеклянными витринами на Дерибасовскую и, оставив позади Оперный, выйдут на Приморский бульвар.
– Как же хорошо, – вздохнет Ксеня, опираясь на руку своего Панкова, – какой вечер чудесный. Давайте на лавочке посидим.
Все послушно сели.
– Слушайте, а мы же первый раз в жизни вместе гуляем, – вдруг выдаст Аня. – Кошмар! Почти жизнь прошла, а мы так все вместе ни разу не гуляли.
– Ну здрасьте, – возмутится Лида. – Что значит не гуляли? А с мамой на выставке? Ты что, не помнишь? Еще Женька земли нажралась.
– Что вы врете! Да в каком году это было? – поперхнулась беломором Женя.
– Так это… Выставка всемирная, – подсказала Аня, – еще Нестор покойный был.
– Тысяча девятьсот десятый, – гробовым голосом произнесла Лида и, выдернув у Женьки беломор, глубоко затянулась. – Ужас, девочки, какая я древняя…
Она внезапно всхлипнула и рукой в сетчатой перчаточке подтерла веко.
– Ты чего? – обернулась Аня. – Лидочка, ты чего?
– Да, я старая! Старая! Вон смотрите! Новый памятникам потемкинцам на площади закладывают на фундаменте от Екатерины! А я помню и потемкинцев, и памятник Екатерине!
– Та ладно! Я его тоже помню! Я ж жила вон в том доме, – брякнула Аня и осеклась: – Ну, давно очень, когда-то. Так что ты не старая. Я ж не старая!
– Это кто тебе такое сказал? – покосилась на нее Женя.
А Лида продолжала сокрушаться:
– Я газеты читать не могу – вон мемориальную доску на киностудии Александру Довженко установили, что он тут работал с двадцать шестого по двадцать девятый, тут, мол, его колыбель творческого рождения, а я-то, я-то… Я его у нас дома пирожками кормила! Я Маяковского видела. Да что Маяковского! Сергея Эйзенштейна, который этих потемкинцев прославил, которые памятник теперь!..
– Я тоже газеты читать не могу, – попыталась поддержать ее Аня. – Я не вижу ни черта без очков!
– Я помню, как папа первыми самолетами занимался, а теперь вон все летают, куда хотят, – плакала Лида. – А я ни разу, девочки, ни разу в жизни не летала! И не полечу уже… Я старая!
Николенька, тихо сидящий рядом, погладил ее по плечу.
– Не гладь меня! Бесишь! – оттолкнула его руку Лида.
– Ну вот и тучка наша грозовая пронеслась! Дамы, не волнуйтесь. Лидочка долго не печалится. Восхищаюсь, – улыбнулся лысеющий Николенька.
– Дома восхитишься. Ладно, хватит, – Лидка действительно уже оправилась и с совершенно сухими глазами произнесла: – Спасибо за чудный вечер. Пора по домам. – Она резко поднялась, Николенька встал вслед за ней.
– А мы, пожалуй, еще посидим, – отозвалась Ксеня.
– Панков, доставай, – добавит она, когда Лида под руку с супругом скроются за углом.
Муж движением фокусника выудит из кармана болоньевого плаща пижонский трофейный набор – серебряную флягу со стопками.
– Жень, сто процентов, у тебя в сумке монпансье, вынимай – под коньяк самое оно. Очень вечер душевный. Жаль расходиться.
– А коньяк откуда? – удивленно протянула Аня.
– Лекарство мое – вдруг давление прыгнет, кто ж знал, чем этот светский раут закончится? – расхохоталась Ксеня.
Аня грела в руках крошечную стопку.
– А мы действительно в чудесное время родились, – вдруг задумчиво сказала она. – Сколько всего застали: и самолеты полетели, и революция случилась, и войну выиграли, и в космос людей отправили… Вот это мы повидали!
– Ну, за то, что после всего этого выжили, – резюмировала Женька и чокнулась с сестрой.
К окончанию английской школы, пусть и украинского класса, баба Женя по Людиным выкройкам и Нилиной просьбе крючком из белых ниток номер десять свяжет на выпускной модный костюм – узкую юбку и майку с широкими лямками. Нитки стоили копейки и были тонкими, как паутина. Незамысловатым узором «ракушки» Женя с конца января ежевечерне под бормотание телевизора, не глядя на полотно и на крючок, вязала детали. Успела. Ее рукастая внучка сама сошьет подобие чехла-комбинации и даже лифчик из сатина.
– Какая красавица, – прослезится Нилка, глядя на дочь.
– Да уж. Краше только в гроб кладут, – не задумываясь, брякнула Люда и скривилась: – Костюм отличный, только его надо раза три стирать и неделю проветривать – все баб Жениным беломором провонялось.
