Книга Гринвич-парк - Кэтрин Фолкнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что случилось? — спрашивает она, склонив голову. — Почему Дэниэла опять нет?
Я смотрю на бокал с соком, потом на Рейчел и, к своему ужасу, чувствую, как под ее участливым взглядом у меня сдавливает горло и глаза обжигают слезы.
— Хелен? — хмурится она. — Что стряслось?
— Извини… просто… просто…
Хлынувших слез уже не остановить. Я содрогаюсь от рыданий, пряча в ладонях горячее мокрое лицо. Понимаю, что устраиваю сцену, но успокоиться не могу.
Не думаю, что до сей минуты я в полной мере осознавала, как сильно расстроена из-за мужа. Поначалу он пытался прикрываться работой. Говорил, что держит оборону, защищая проект, который рискует провалиться. Почему он один? Да потому что, по словам Рори, они с Сереной решили устроить себе небольшой отпуск, «медовый месяц для будущего ребенка». Дэниэлу и в восемь-то часов трудно вырваться с работы, а уж успеть к шести на курсы… Об этом вообще не может быть речи.
— Я проштудирую справочники, — заверил меня Дэниэл, отводя глаза. — Все выучу, клянусь. А вообще нужны нам эти курсы?
Тогда-то до меня и дошло. Он вообще не желает посещать занятия для будущих родителей.
— В работе ли дело?
Я смотрела на Дэниэла, а он, по-прежнему избегая моего взгляда, вертел в руках часы. И тогда мне вспомнились слова психолога о том, что мы с ним скорбим по-разному. Она объяснила мне, что Дэниэл горюет не меньше меня — просто по-другому. Я этого долго не понимала. Мое горе — саднящее, неистовое, душераздирающее — часто вырывается из меня. Неуемное, лихорадочное, алчное, оно делает меня нетерпеливой, заставляет цепляться за надежду, за беременность, за предчувствие рождения ребенка, за ожидание исцеления. У Дэниэла — все по-другому. Нечто вроде паралича сердца. Это вынуждает его замыкаться в себе. Он боится надеяться, планировать, верить в будущее.
А потом я вспомнила, как он все выходные собирал детскую мебель, ползал по дому на четвереньках, затыкая розетки, настраивал «радионяню», которую мы купили. Как он безропотно отправился на почту за огромной подушкой для кормления, что я заказала, и принес домой чипсы из креветок, когда я упомянула, что очень их хочу.
Но для меня все это звенья одной цепи. В том числе посещение курсов, где их участники сидят полукругом и говорят о раскрытии матки, как и все супруги, впервые готовящиеся стать родителями. Подобно другим мамочкам, я хочу рассказывать о том забавные истории. Но Дэниэл, по-видимому, не понимает, как сказывается на мне то, что я должна делать в одиночку все, связанное с рождением ребенка, потому что для него самого это невыносимо.
А Рейчел умеет слушать — сочувственно внимает мне, широко раскрыв глаза и кивая, словно заводная собачка.
— Прости, — извиняюсь я. Качая головой, ищу в сумке салфетку. — Безобразие. Разревелась как дура.
— Вовсе нет, — возражает Рейчел. — Я бы тоже расстроилась.
Из-под бокала с соком она вытаскивает салфетку и дает мне. Я беру ее с благодарностью, хотя салфетка бумажная и липкая от сока.
Сморкаясь, я замечаю, что к лестнице направляются еще две мамочки со своими супругами. Увидев мое заплаканное лицо, они отворачиваются и ускоряют шаг. Я чувствую, что мои щеки покрываются румянцем. Рейчел кладет ладонь мне на руку.
— Может, все-таки сдобрить твой напиток чем-нибудь покрепче?
Я смеюсь, вытирая глаза. Давно я так не смеялась!
— Идем, — с улыбкой говорит Рейчел, показывая на лестницу в глубине паба. — А то пропустим все самое интересное.
Занятие начинается. Соня велит нам приготовиться к выполнению «упражнений на дыхание» вместе с партнерами, и я, к своему удивлению, бесконечно обрадована, что рядом со мной Рейчел. Я опускаюсь на деревянный пол и встаю на четвереньки, подложив под колени одну из грязных подушек с радужным принтом, что выдала нам Соня. Рейчел должна гладить меня по спине и подбадривать, напоминая, когда делать вдох, а когда — выдох во время «приливов», как выражается Соня, говоря о мучительной боли, которую нам всем, мы знаем, суждено испытать.
Соня расхаживает между нами, жестикулирует, вращает кистями рук, проводя сравнение с волнами, набегающими на берег, с лентой, разматывающейся вокруг матки. Остальные женщины, стоя на четвереньках, вытягивают шеи, чтобы не пропустить ни слова. Голос Сони тонет в комментариях Рейчел.
— Молодчина, Хелен! — кричит она, шлепая себя по ногам. — Так держать! Сконцентрируйся. Выталкивай, Хелен! Выталкивай. О боже, головку видно! — Она разражается смехом. Кто-то из женщин досадливо фыркает.
К концу занятия, на котором напоследок с помощью конструктора «Плеймобил» нам демонстрируют операцию кесарево сечение — зрелище из разряда сюр, я вдруг понимаю, что безумно благодарна Рейчел за поддержку. Я восхищаюсь ею. Она оптимистка до мозга костей. Разве я на ее месте сумела бы сохранить бодрость духа? Совершенно очевидно, что отец ее ребенка куда-то испарился, хотя ничего определенного по этому поводу Рейчел не говорила. А ведь она так молода. Я ни за что не решилась бы рожать без мужа. Правда, от моего супруга в последнее время проку не много, но я плохо представляю, что стала бы делать, не будь у меня Дэниэла.
Рейчел встает, надевает кофту, натягивает ее на животе и застегивает.
— В паб? — весело предлагает она. — То есть мы и так, конечно, в пабе… но, может, спустимся, выпьем чего-нибудь? — Она смеется. — Пустимся во все тяжкие, опрокинем еще по соку. Поднимем себе уровень витаминов выше крыши!
Я смотрю на часы. Восемь вечера. Дэниэл скоро будет дома. Я перевожу взгляд на лицо Рейчел и думаю, что было бы невежливо ей отказать. Тем более что ее, предположительно, дома никто не ждет.
Я улыбаюсь в ответ, пожимая плечами:
— Почему бы нет?
Под сенью платана девушка достает из сумки конверт, изучает его содержимое.
Он наблюдает в бинокль. И будет наблюдать, пока она не уйдет, не превратится в точку, в крошечную крапинку на полотне его поля зрения. Только тогда он разожмет кулаки, и пульс его замедлится.
Под открытым небом, на тропинке, ведущей к Темзе, он чувствует себя лучше. С реки дует ветер. Запах соли, серо-зеленая зыбь, черные глаза морских птиц, хлопья пены и мусор на воде. Раскаленный парапет вдоль Темзы.
Он отворачивается от реки, идет в парк. За спиной у него чайки с криком дерутся за добычу.
Ему хочется думать, что это конец. Лучше бы это был конец. Но его гложут сомнения. В глубине души он уверен, что это только начало.
На улице дождь. Серый пол в вестибюле здания Кембриджского королевского суда истоптан мокрой обувью. Я стою в очереди на досмотр. Передо мной три человека. Ожидая, я чувствую, что сквозь тонкую подошву моих дешевых туфель сочится сырость.
