Книга Битва за Лукоморье. Книга I - Роман Папсуев

– А теперь нет?

Старошумье, значит… Большой лес, тянется на восток аж до самого Шумгорода, а на западе упирается в Топырь-реку. Там и до зимы проплутать можно.

– Теперь трудно. – Банник покончил с краюхой и принялся аккуратно собирать немногочисленные крошки. Ладони у него были несоразмерно большие, ровно дитя взрослые рукавицы надело. – За две сотни шагов до стен все лесожители млеют.

– А что за стены-то?

Оказалось, старое городище. Такое старое, что жили в нем, похоже, еще в Смутные времена. Сам банник дальше своей бани не хаживал, но его лесной приятель немало наговорил об одинокой, чудом уцелевшей башне, огромных, намертво сросшихся друг с другом глыбах и глубоких норах. И об удальцах, что прежде нет-нет да и совались в развалины. Одни выбирались, другие исчезали навсегда, лешему до них особого дела не было, разве что любопытство играло, но теперь люди о дурном месте позабыли. Выросла там березь, отравила округу душной волшбой, прохожие от городища стали шарахаться, а с чего – сами не ведали. Развалины же так и стояли, окруженные подступившей почти вплотную чащей, однако в этом году лес отшатнулся. Птицы и те туда больше не залетают, зато березь прямо в небо лезет, из лесу видно, как она над стенами поднимается. Круглый год желтая и шумит без ветра, что твоя осина. Лесовик местный сильно беспокоится, но в дурное место ему хода нет, а без помощи березь не изведешь. Нет, не изведешь…

– Понятно, – пробормотал Алёша, хотя на самом деле ясно было лишь то, что скоро он все это увидит. – А бирюков там или худов не водилось?

– Может, и были, березь ведь не сама по себе завелась, только Боровлад не говорил ничего такого. Старошумье все больше люди тревожат, деревца рубят, птиц да зверье изводят, но с краю, в самую сердцевину не лезут. Ну так и на том спасибо…

– Проехать в то дурное место можно?

– Можно, только нельзя, – оскалился банник, зубы у него были не хуже когтей. – Нечего там добрым людям делать!

– А добрые люди что-то пропадать начали. Хочешь не хочешь, пора злым за дело браться. Таким, как я. Может, и не в развалинах дело, но проверить их надо. Не говорил твой Боровлад, в какой они стороне? Уж больно неохота мне к путевому камню возвращаться. Он-то подскажет, да день потеряю.

А ведь булыжник и впрямь подскажет! Когда путевые камни ставили, дурное место было уже пусто, но еще памятно.

– Есть дорога, – явно нехотя признал банник, то ли разбирая свою бороду, то ли путая. Раз дернул, другой, и нет его, пустой полок. – Да я не знаю. Знал бы – сказал, все одно ведь поедешь, Охотник китежский.

– Поеду, – подтвердил в говорящую пустоту Алёша. – Посплю, пока конь пасется, да в седло. Спасибо тебе, батюшка. Хлеб у меня в переметных сумах еще есть, занесу сейчас. Не побрезгуй.

– А попариться? – вдруг почти всхлипнуло из-за каменки. – Напоследок?

– И то, – кивнул Алёша, развязывая ворот рубахи.

«Нет злее банника», да нет его и добрее.

* * *

К путевому камню Алёша не поехал, уж больно возвращаться не любил, да и надежда на китежскую вязь была немалая: бирюка не бирюка, а худову березь наколки почуют, главное – подобраться к ней хотя бы на версту.

Подобрались, пусть и не сразу. Сперва долго ехали краем леса, затем свернули на заросшую тропу, по всему ведущую в самую глухомань, и тут Буланко, извернувшись, легонько прихватил задумавшегося хозяина за сапог. Проделывал он это нечасто и всегда по делу.

– Ну, – шепотом откликнулся Охотник, – что такое?

В ответ конь стал как вкопанный, прижав уши и вытянув шею в сторону лесного ручья с топкими, синими от незабудок бережками.

– Пить хочешь?

«Сам пей!» – пронеслось в мозгу обиженное. – Вода ржавая, да не в ней дело!»

– Ну, давай поглядим.

Буланко мотнул головой и осторожно, ровно охотничий пес, двинулся вниз по склону сквозь небывало пышную таволгу. Пахла она одуряюще, но чего-то словно бы не хватало. Ощущение было странным и тревожным, так что когда возле самой воды Алёша приметил след раздвоенного копыта, ему стало легче.

– Спасибо, Буланыш-следопыт, – от души поблагодарил он гривастого соратника. – Похоже, наш страхолюд водички испить решил. А и здоров, худище! Копыто сохатому впору!

Уже почти заполненный ржавой мутной водой след и впрямь был огромен, но Алёшу это не испугало. Ну, чудище, ну, великан рогатый, для удальца, сменившего богатырский плащ на распашень Охотника, – противник не из самых страшных. Тут, главное, отыскать.

С худами сам Алёша дела пока не имел, но в Китеже разбираться в нечисти учили на совесть. Рогатые худы были зловредны, пакостны и разномастны, однако великанов средь них числилось немного. Ярон, говорят, здоровенный, но не пристало столь важной птице в одиночку по чужим лесам разгуливать, так что здесь прошел либо триюда, либо копитар, они в последнее время то и дело с Лысой горы слезают, по русским землям шастают. Те же текри еще недавно в диковинку были, а теперь в ватаги сбиваются и то лесных жителей примучат, то хутор сожгут. Уроды поганые…

Алёша завертел головой в надежде обнаружить другие следы и таки заприметил пару по ту сторону ручья. Напившийся страхолюд явно перебрался на другой берег и, проломившись сквозь заросли ракитника, исчез в чаще.

– Значит, – решил Алёша, – и нам туда.

Буланко не возражал. Ручей они перешли без приключений. Козлоногий, судя по успевшим привять обломанным веткам, опережал их не меньше чем на несколько часов, но солнце стояло высоко, а конный пешего всяко догонит. Если с пути не собьется. Китежанин привстал в стременах, разглядывая заросшую уже почти распрямившимся папоротником прогалину, переходящую в довольно-таки широкую тропу, которую сторожил обросший грибами пень. На всякий случай Алёша сосредоточился на своих ощущениях: зачарованные наколки знать о себе не давали, не было и того тревожного чувства, что пробуждается у хотя бы раз побывавших на краю погибели богатырей… а даже возникни оно, не бросать же след!

Охотник легонько тронул коленом конский бок, и Буланко, шумно принюхиваясь, послушно двинулся непонятной тропой. У сторожевого пня их и накрыло. Обоих. Не боявшийся ни волчьего воя, ни посвиста стрел жеребец замотал головой и попятился, а у Алёши под рубашкой по спине и груди будто жгучие муравьи забегали: ожила китежанская вязь.

– Нашли! – выдохнул Охотник. – Завеса!.. Буланыш, об этой волшбе банник и говорил.

Ответом стало яростное фырканье и словно бы проступившие на тропе лужи навозной жижи, полуразложившиеся, кишащие червями туши и кучи черной, гнилой, расползавшейся на глазах репы.

– Понял, – остановил поток конских ощущений Алёша. – Понимаю, душно тебе, но ехать, мой хороший, надо. Вперед.

Буланко мотнул гривой и злобно хрюкнул – выругался, но кони богатырские свой долг не хуже самих богатырей понимают. Надо так надо, хозяин, поехали!