Книга Когда мы покинули Кубу - Шанель Клитон

Николас Престон продолжает смотреть на меня: на мое декольте, на руки Эдуардо, которые прикасаются к моему телу. Когда мы идем к импровизированному танцполу, у меня по спине пробегают мурашки – так тяжел взгляд Николаса и так колки взгляды любопытных гостей. Вероятно, они заметили, что я привлекла внимание сенатора Престона. А может быть, дело в моем спутнике: в том, как наши смуглые лица гармонируют друг с другом и как фамильярно мы общаемся между собой (наверное, многие думают, будто я его любовница).

– Он хочет тебя пригласить, – предупреждает Эдуардо, прежде чем закружить меня.

Я выглядываю из-за его плеча.

Николас Престон по-прежнему смотрит. Я ощущаю холодок, пробегающий по коже, и легкое головокружение от танца. Или не от танца, а от этого мужчины, от моих тайных намерений, от желаний, притаившихся внутри.

Я хочу, чтобы Николас Престон пересек зал и пригласил меня, хочу почувствовать себя обыкновенной двадцатидвухлетней девушкой – такой, какой я была раньше.

Я хочу только потанцевать с ним. Ну хорошо, еще, может быть, немного пофлиртовать.

Песня заканчивается. Больше я на него не оглядываюсь. Для этого мне приходится сделать над собой титаническое усилие, потому что я ощущаю его взгляд, почти как физическое прикосновение. Эдуардо прав: Николас Престон действительно не отрывает от меня взгляда.

Ни на секунду.

Подмигнув мне, Эдуардо уходит за шампанским. Я остаюсь в углу зала одна и через полминуты слышу:

– Давайте потанцуем.

При звуке этого плавного уверенного голоса я вздергиваю бровь и с трудом прячу улыбку. Он нравится мне еще сильнее оттого, что тоже действует как будто бы против собственной воли. Как будто мы два магнита, которые притягиваются друг к другу. Он высокомерен, но его гордость смягчается тяжестью взгляда, сопровождающего меня весь вечер.

– Сегодня вы изъясняетесь не так изящно, как в прошлый раз. Как вы меня назвали вчера? Похитительницей сердец?

Он улыбнулся.

– Я не думал, что это на вас подействовало.

Не найдясь, что ответить, я говорю:

– Пойдут слухи.

– Пойдут.

– А в этом году выборы.

Он смеется.

– Какие-нибудь выборы бывают каждый год.

– У вас есть невеста.

– Есть, но вы не беспокойтесь: от одного танца я голову не потеряю.

Я с улыбкой отбиваю его словесную подачу.

– Зато я могу.

На щеке мелькает ямочка, ко мне протягивается рука, на которой пока еще нет тяжелого золотого кольца.

– Может, все-таки рискнем?

Я отвечаю не сразу. Это не просто кокетство: я действительно могу навредить своей репутации. И все-таки мне не хватает сил, чтобы отказать себе в таком удовольствии.

Моя рука опускается на его ладонь, наши пальцы переплетаются.

По залу пробегает шепот, кто-то приглушенно ахает. Такая реакция может показаться странной, если учесть, что вокруг нас полно танцующих, не состоящих в законном браке.

Но за прошедший год я поняла: для тех, кто принадлежит к этому кругу с рождения, и для тех, кто вторгся в него, как я, действуют разные правила. Если вчерашнее предложение Эндрю насторожило их, то теперь они, наверное, взбесятся. Для любой незамужней (или даже замужней) женщины Палм-Бич Николас Рэндольф Престон III – это вершина социальной пирамиды. Он пик, к которому они стремятся.

Он как будто бы не замечает ни взглядов, ни шушуканья. Его движения спокойны и уверенны. И в то же время я не могу не заметить, что он на секунду перестает дышать, кладя руку мне на талию.

– Как вам сегодняшний вечер? – спрашивает он.

Я смотрю на него испытующе.

– Пока мы с вами танцуем, нам обязательно вести вежливую беседу?

– А вы предпочли бы невежливую?

– Может быть. Смотря о чем.

– Думаю, разговор начался бы с вашего платья и им же закончился бы.

– А что? Очень хорошее платье, – говорю я, и то, что скрыто под этим самым платьем, краснеет.

Такой туалет с гордостью надела бы сама Мэрилин Монро. Облегающая ткань идеально подчеркивает фигуру, которой наградил меня Бог. Моя мать не сразу одобрила этот откровенный наряд: желание выдать дочерей замуж боролось в ней с боязнью сплетен, но, как часто бывает в подобных случаях, прагматический расчет военного стратега возобладал над любовью к благопристойности.

– Пытаетесь похитить мое сердце? – спрашивает мой партнер, шутливо изображая тревогу.

– Если только совсем чуть-чуть, – дразню его я. Мой взгляд пробегает по лицам других гостей и возвращается к нему. – Вчера мы с вами так расстались, что я подумала, вы на меня сердитесь.

– Мне кажется, мы недостаточно давно знакомы, чтобы сердиться друг на друга.

– Верно, – соглашаюсь я. – Формально мы, по-моему, не знакомы вообще.

– Так давайте это исправим. Друзья зовут меня Ник.

Я верчу это имя в уме, наслаждаясь тем, как звучит неофициальное имя официального лица. Скольким женщинам довелось так его называть? Видеть его с человеческой стороны?

– А мы будем дружить?

– Вроде того. – Взгляд моего партнера становится задумчивым. – Хотя сегодня, кажется, при вас уже есть друг.

Невозможно не расслышать вопроса, завуалированного в этих словах.

– Эдуардо действительно друг. Старый добрый друг семьи. Он мне почти как брат.

Почти, однако не совсем.

– И интересы у него, я полагаю, те же?

Об этом легко забыть, но за золотым фасадом, на который я сейчас смотрю, стоит политик – член нескольких влиятельных сенатских комитетов. Эдуардо прав: Ник Престон мог бы быть для нас ценным союзником.

– Хотите вытащить из меня сразу все секреты? – говорю я.

– Ни в коем случае. Мне тридцать семь лет, и я умею быть терпеливым. Я понимаю: ваши секреты лучше вытаскивать не все сразу, а по одному.

– Я не думала, что вы такой старый! – Забыв об этикете и не обращая внимания на гул любопытной толпы, я осмысливаю этот важный для меня факт: неудивительно, что Николас Престон торопится жениться!

– Тридцать семь лет – разве это старость в наше время?

– По меркам того, кому двадцать два, – да.

Он улыбается.

– Вот и первый ваш секрет.

– Мой возраст – никакой не секрет.

– Пожалуй. И все-таки это кое-что о вас, еще одна частичка мозаики. К тому же у меня такое чувство, будто ваша душа старше вас самой.

Я соглашаюсь.

– Наверное, мало кому удается пережить революцию, сохранив детскую наивность и чистоту.