Книга Дорога в Диснейленд - Мария Зайцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Того, что поглотит ее, раздавит, сметет.
Она начала неосознанно двигаться, пытаясь приблизить это. Боясь того, что произойдет и желая этого.
Но Том внезапно что-то сказал на непонятном языке, хрипло застонал, двигаясь еще сильнее, и замер, содрогнувшись всем телом, уткнувшись губами в шею Лисы.
Девушка, даже не понимая, что все уже кончилось, попыталась двигаться еще, чтоб все-таки достичь, заполучить что-то, названия чему она не знала, но, как оказалось, без помощи мужчины это было невозможно.
Жар и предвкушение отступали, давая место боли, и Лиса застонала от безысходности. Ей не удалось поймать это, получить это!
Она сжала пальчики на каменных плечах придавившего ее Тома и со слезами укусила его, испробовав и его кровь на вкус.
Тот вздрогнул, приподнялся, машинально схватившись за место укуса, недоверчиво посмотрел на девушку.
— А ты кошка дикая, да? Ничего, сейчас мы тебя укротим.
Он откатился в сторону, грубые ладони его брата подхватили Лису за талию, прижали спиной к жаркому телу.
Ченни зашептал на ушко девушки:
— Тихо, тихо, я знаю, чего ты хочешь, сейчас, сейчас…
Пальцы скользнули ей между ног, пачкаясь кровью и спермой, потерли бугорок клитора. Лиса неосознанно выгнулась, сжав бедра, прихлопывая руку, потираясь о нее.
Она не понимала, что происходит, что они делают с ней, да и не хотела понимать.
Мозг, самостоятельно или под воздействием каких-то дополнительных факторов, словно заменил центр боли на центр удовольствия. Словно решил пожалеть свою хозяйку, зная, что осознания происходящего в полной мере она может и не выдержать.
Поэтому, когда Ченни, все еще лежа позади нее на боку, поднял ее за бедро, облегчая себе проникновение, она не почувствовала боли. Может, осознала ее, но не почувствовала.
Только желанную наполненность. Только острое, жаркое растяжение.
Только тяжесть внутри себя, такую сильную и желанную.
Ченни шумно дышал ей в шею, крепко прижимая к себе, уложив ее голову на сгиб мощной руки и вылизывая шею и ключицу жестким жадным языком.
Том придвинулся ближе, провел пальцами по мокрым щекам (когда успела заплакать?), сжал напряженный сосок, наклонился, лизнул.
Лиса застонала от нового ощущения остроты и жара, пронзившего ее.
— Брат, давай, — прохрипел Ченни, сжимая ее еще крепче, ускоряясь, заставляя откинуться назад, подставить губы для поцелуя.
Том легко и нежно коснулся клитора, потер, подбирая темп.
Лиса поняла, что еще чуть-чуть — и она буквально на части разломится от избытка ощущений, от избытка чужих рук и губ на своем теле, и снова поймала эту, так бездарно упущенную прежде волну, что грозила вылиться цунами, и начала, насколько это было возможно в ее положении, двигаться, стараясь попасть в такт ударам тела Ченни внутри и скольжению пальцев Тома снаружи.
И в какой-то момент ее все же затопило, убило вырвавшейся на волю бешеной волной, ударило в низ живота нестерпимым огнем, прошлось по всем у телу, до самых кончиков волос.
И Лиса закричала, впервые за все это время, закричала в руках братьев, изгибаясь, сходя с ума, не имея сил и желания контролировать свое тело.
Сзади сдавленно зарычал Ченни, сжав ее так, что, казалось, еще чуть-чуть и переломает все кости.
***
— Слушай, малышка, — Том подал ей кружку отвара с щедрой дозой самогона, заботливо подоткнул одеяло, мимоходом коснувшись груди, — а кто тебя научил так танцевать?
Лиса, поперхнувшись от вопроса и от дикого сочетания отвара и спирта, закашлялась и долго не могла отдышаться.
— Откуда вы…
Ченни, валяющийся с другого бока расслабленным тюленем, похлопал ей по спине.
— Видели, как ты танцевала на заднем дворе, — Том положил ей голову на колени, зажмурился, когда отдышавшаяся девушка запустила ему пальчики в волосы. — В оптику.
— Это танец Золушки, — тихо сказала Лиса, — меня моя… Мама научила немного. Я не думала, что кто-то увидит… Вы поэтому пришли к нам?
— Агаааа… — протянул Ченни, поглаживая ее грудь через тонкое одеяло, — и нихрена не пожалели.
Лиса отпила побольше горячего отвара из кружки, чувствуя, как под воздействием спиртного мягчеет тело, притупляется боль в промежности.
Она уже видела по взглядам братьев, что они отдохнули и не прочь повторить.
А значит, ей понадобятся силы.
Все ее силы.
Ченни привычно повел плечами перед тем, как подняться на маяк. Узкий проход, со всех сторон окруженный каменными стенами, неприятно напоминал те времена, когда он, сопливый пятнадцатилетний пацан, прятался в узких переходах метро после ядерного удара.
Вспоминать такое было тяжко. Сразу очень остро приходило понимание, что, если бы Том тогда каким-то чудом не нашел его среди сотен других испуганных, истощенных людей, то Ченни явно долго не протянул бы.
Даже несмотря на его, уже тогда начавшее проклевываться, чутье.
А, может, и благодаря этому.
Потому что мутантов не любили. И убивали.
Но у всех, кого убили, мутации были явные. У кого-то начинали расти зубы, с бешеной скоростью превращаясь в клыки. У других гноилась и кусками отваливалась кожа. А на месте язв отрастало хер поймешь, что: то ли чешуя, то ли шерсть, то ли все вместе.
Тогда, в первые годы после катастрофы, люди еще не понимали, что их мира уже нет, и все надеялись, что вот-вот, еще немного — и все наладится. Что придет президент, и армия, и полиция, и… Ну должен же хоть кто-то прийти спасать их задницы? Они ведь платят налоги!
А пока надо уничтожать угрозу, устранять всех зараженных, всех больных, всех сошедших с ума.
Ченни тогда хватило мозгов не светиться.
Сидеть тихо, говорить мало, палить ситуацию.
И ждать.
Вот только он не мог понять, чего ждать. Он, в отличие от других, в спасение не верил.
Жизнь с Томом после смерти родителей приучила к реальному взгляду на вещи. Это очень помогло потом, в приемной семье, куда его определили после того, как Том сел.
И помогало всегда.
Мозгом он понимал, что ждать нечего. Но вот недавно зашевелившаяся внутри чуйка говорила другое. И он поверил.
И не зря, как оказалось.
Потому что Том, неубиваемый сукин кот, смог выжить и выбраться из той жопы, куда залез до этого.
И смог найти его, Ченни.
Хотя, с некоторых пор Ченни усиленно размышлял о том, каким образом брат пришел точно в то место, где был он?