Книга Вирусы. Откуда они берутся, как передаются людям и что может защитить от них - Андерс Фомсгорд

Да я и дома стал чужим. Сидел все в той же мятой белой рубашке и никак не мог приступить к рассказу о поездке, сформулировать свои впечатления, которые все равно не представляли никакой ценности для окружающих. На родине ничего не происходило. Серой вереницей тянулись друг за другом одинаковые будни, а мне тем временем не терпелось с головой окунуться в бешеный ритм непрерывной гонки, экспериментировать и практиковаться каждую секунду. Период бесконечных конференций как следует встряхнул меня, одарив новыми мыслями и эмоциями. Я чувствовал, как постепенно меняюсь, созреваю, как формируется новая научная личность. Я ступил на обетованную землю научных исследований и полюбил ее: «You like it now but you will learn to love it later» (англ. «Сейчас тебе это просто нравится, но в будущем ты научишься любить это по-настоящему»), говорит соблазнительная дамочка в клипе на песню Робби Робертсона «Somewhere Down the Crazy River» («Вниз по безумной реке»). Эти слова, как червь, прочно засели в моем мозгу.

* * *

Если я собирался продолжать исследование опасных эндотоксинов, убивших моего юного пациента, мне непременно нужно было побывать в Институте иммунобиологии и эпигенетики Общества Макса Планка во Фрайбурге. Немецкие ученые получали токсины от всех видов бактерий, описывали эти химические структуры, разбирались в механизмах их действия. В этом институте мне должны были помочь понять, возможно ли нейтрализовать опасные молекулы с помощью антител, полученных, например, из крови здоровых доноров.

Вернувшись домой с Центрального вокзала с билетом до пункта назначения в руках, я должен был заглянуть в школьный атлас, чтобы наконец выяснить, где находится этот город. Фрайбург-им-Брайсгау располагался гораздо южнее, чем я предполагал, – чуть севернее Базеля, что на Рейне. Все лето я занимался культивированием септических бактерий. Осенью вся лаборатория устроила традиционный выезд в Кайзерштуль. Мы сидели в трактире с деревянными потолочными балками, коваными люстрами и массивной мебелью, декорированном охотничьими мотивами. Пили вино нового урожая, заедая его цвибелькухеном, – превосходное сочетание «ферментированного сока» и лукового пирога с хрустящей корочкой. Мы продолжали работать над выделением эндотоксинов септических бактерий. Зимой я побывал в Мюнстере. Вокруг собора прямо на снегу стояло множество бочек со сложенными внутри кострами, в закусочных подавали теплое пиво, подогретое на водяной бане. В рождественский период перед ратушей устанавливали киоски, украшенные традиционными снопами, где продавали горячий сочный паштет и невероятно длинные колбаски братвурст, политые желтой горчицей и засунутые в аккуратные круглые булочки. Особенно мне понравилась повозка Деда Мороза, которая, звеня бубенцами, курсировала по улице Кайзера Йозефа и Ратхаусгассе. Лошадям, тянувшим повозку, были приделаны оленьи рога. Но замечательнее всего были два ангела, сидевшие сзади, – грудастые дамы с нарисованными веснушками, в желтых париках с косичками и с пухлыми обнаженными плечами. Белые крылья из плотного картона были накрепко привязаны широкими коричневыми кожаными ремнями, изрядно потертыми. Это было ни с чем не сравнимое зрелище. Зима прошла за определением структуры эндотоксинов. С приходом весны гора Шауинсланд буквально расцвела, Шварцвальд покрылся ковром цветов всевозможных оттенков. С вершин потекли ручьи, наполнив водой широкие сточные желоба, к радости фрайбургской детворы, которая тут же принялась пускать кораблики. Солнце начало припекать, и кафе и рестораны вновь выставили столики на улицу. Весной продолжались напряженные поиски метода подсчета количества антител в небольших объемах крови и плазмы.

* * *

По возвращении в Королевскую больницу я встретил своего коллегу-ученого, работавшего в одной из лабораторий по исследованию ВИЧ. Он, как и я, недавно вернулся из продолжительной поездки, только из США. Я обрадовался встрече и тут же подсел к нему, предвкушая увлекательную беседу по следам свежих впечатлений. Однако коллега был угрюм и молчалив. Мне показалось странным его поведение – прежде он всегда был приветлив и не прочь пообщаться. Присмотревшись к нему внимательнее, я заметил, что он выглядит каким-то несчастным и утомленным. В общем, вид у него был нездоровый. Видимо, какое-то хроническое заболевание, предположил я.

– Какие-то проблемы со здоровьем? – спросил я.

– Я бы не хотел об этом говорить, – так он мне ответил. Мы немного поболтали о том о сем, я пытался взбодрить его забавными историями, приключившимися со мной во Фрайбурге.

– Ты долго отсутствовал, – в какой-то момент перебил меня коллега. – Уже успел пройтись по блокам инфекционного отделения?

– Еще нет, вот как раз собираюсь пойти со всеми поздороваться.

Я как будто попал в преисподнюю. Повсюду лежали больные ВИЧ. Слепые, истощенные, безумные, болезненно возбужденные, многие из них были не способны на самые простые действия – например, сходить в туалет. Молодые гомосексуалисты заняли место пациентов, традиционно считавшихся «тяжелыми». Им приходилось помогать во всем. Пожилые пациенты, обычно попадающие к нам за отсутствием мест в домах престарелых, сменились молодыми, которые лежали на кушетках в ожидании смерти. И они продолжали прибывать ежедневно. Вконец измученные сотрудники отделения не успевали обслуживать больных ВИЧ, мечущихся в лихорадке. Персонал пребывал в жутком стрессе, ситуация выглядела безнадежной. Никто не понимал, с чем связана вспышка заболевания. Но оно распространялось, как чума.

В четвертом блоке внезапно началась паника. У одного из пациентов загорелись волосы. Страдающий от умственного расстройства мужчина решил закурить, но забыл про кислородную трубку, торчавшую у него из носа, так как его легкие отказывали из-за огромного количества скопившихся в них бактерий. Огонь плюс кислород – равняется взрыв. В палату к несчастному ворвались анестезиологи. Они потушили пламя и перевели пострадавшего в ожоговое отделение больницы Видовре. Придя на ежедневное совещание, я слушал очень внимательно. Там только и говорили, что о пациентах с иммунодефицитом. Долго обсуждали ВИЧ-положительного молодого парня, покрытого множеством бородавок. Вирус папилломы человека (ВПЧ) развивался у него молниеносно.

– Выглядит ужасающе, – заметил заместитель заведующего отделением, с которым я еще не успел познакомиться. – У него папилломы повсюду: во рту, в горле, даже в пищеводе. Мы пробовали их вырезать, замораживать, прижигать лазером, но они возникают снова и снова, причем все в больших количествах. А теперь кислород почти перестал поступать в кровь. Да он, черт возьми, просто медленно задохнется от бородавок, растущих в горле и пищеводе! – воскликнул врач, бросив полный отчаяния взгляд на профессора, но и тот не мог ничего поделать.

Повсюду лежали больные ВИЧ. Слепые, истощенные, безумные, болезненно возбужденные, многие из них были не способны на самые простые действия.

А спустя несколько дней умер мой коллега-исследователь, вернувшийся из США. Самоубийство на фоне ВИЧ-положительного результата. Я даже не знал, что он болен.

* * *

Мне приходилось все чаще и чаще ездить в Институт Макса Планка на юге Германии, чтобы продолжать начатые исследования. Параллельно я экспериментировал в лаборатории Королевской больницы с пробами крови, взятыми у множества пациентов, измеряя содержание антител, способных бороться с эндотоксинами.