Книга Сахарная кукла - Соро Кет

– На самом деле, все не так страшно, – губы Филиппа искривились, и он уставился на облако розового фатина, которое неохотно тащилось вслед за высокой, стройной сестрой. – Могло быть и хуже. Думаешь, братец так любит Ви? Он не дурак ведь и понимает: что будет лизать ей пятки, чтоб получить хоть цент. А она – изменять ему на каждом шагу… И хорошо, если только со мной, – он снова расхохотался и ткнул Ральфа локтем в бок. – Так что, не хорони меня раньше времени.

– Я и не хороню.

Филипп опять, как-то слишком пристально, всмотрелся в его лицо.

– Черт, как ты красив, парниша! Не будь я будущим падре, сломал бы тебе лицо в четырех местах! Не выношу конкуренцию.

Ральф улыбнулся:

– Я чемпион страны среди юниоров. Киокушин.

– А я дисквалифицирован за жесткач. Кикбоксинг, – парировал Филипп и, как бы невзначай показал свой профиль. Ровный, ни разу еще не сломанный нос. – Увидимся на обеде!

Он саданул его по плечу, как друга и побежал к церкви. Ральф молча посмотрел вслед. Он понятия не имел ни о каком обеде.

Чудеса продолжаются.

Двери церкви открылись; люди начали заходить.

По большей части, родственники нового падре, однако, и слабоверующие пришли. Взглянуть своими глазами на человека, происходившего чуть ли не от крови Ансгара, первого епископа Гамбургского. На него и остальных Штрассенбергов. Они того стоили.

Точно, без дураков!

Как в Википедии: красивые, высокие, белокурые… Ландлайены явно уступали им внешне. По крайней мере, мужчины.

Виви с Джесс еще стояли с родителями, и Ральф решил не мелькать. Он отошел подальше и сел на корточки, облокотившись спиной на старую, всю в зазубринах, стену. Историки много спорили о глубоких бороздках на камне, явно оставленных каким-то оружием. Одни считали, что мечом о стену «чиркали» на удачу, другие, что в благодарность – за то, что они смогли вернуться домой… Ральф тоже был благодарен.

Изо всех сил!

Был благодарен господу, что его опять пронесло. Что Папочка не скормил его «маме Грете». Не оттащил в полицию. Что он его не узнал. Ральф был благодарен за то, что его не ищут, не вспоминают, не пытаются ни в чем обвинить, но… глядя на платье, цвета сахарной ваты, Ральф никак не мог успокоиться.

Я юбью Фиипа! – звенело в ушах.

Он понимал, что девочке всего пять, – так она сказала, – но все равно ревновал. Быть может потому, что Филипп красив? Одет как надо и графский сын? Ральф сам не мог объяснить, что его задело. Сама девчушка или соперник?

И… то, что странно ревновать пятилетку.

Красавица Джесс что-то прошептала матери и взяла за руку ребенка. Даже не взяла, а схватила. Девочка сморщилась от боли, уперлась белоснежными лаковыми туфельками в асфальт и… вдруг увидела Ральфа.

Их взгляды встретились.

Детские глазки словно вспыхнули изнутри. Девочка радостно приоткрыла блестящий вишневый рот и помахала маленькой белой сумочкой. Сгорая от нелепого счастья, Ральф вскинул палец к губам.

– Тихо, малышка, тихо!

Ви глубоко моргнула.

Время замерло, натянулось между ними тугой струной. Ральф чувствовал испарину меж лопаток. Сердце ухало, как церковный колокол.

Джессика волокла за собой сестренку, словно щенка и девочке приходилось быстро-быстро перебирать маленькими ножками. И она оторвала взгляд, уцепилась свободной ручкой за руку сестры.

– Мне бойно! Сышишь? Я не могу так бысто!

– Потому что эти туфли тебе малы, но ты не захотела другие!

– Они касивые!

– Тогда наслаждайся ими и не канючь!

– Джессика! – шикнула мать.

И обе остановились. Аккурат рядом с ним!..

Ральф опустил глаза, желая провалиться сквозь землю.

Ему было стыдно за свой убогий костюм. За свою стрижку. За то, что он не их круга и то, что девочка, даже маленькая, вскоре это поймет. Поймет и разочаруется и Ральф, – он это уже почти чувствовал, – Ральф умрет. Он ждал, не смея поднять на нее глаза. Они стояли так близко, что Ральф ощущал их запахи. Клубнично-розовый жвачный запах Верены, тяжелые, мускатные духи Джессики и… горький запах стыда, – который шел от его рубашки.

– Смотьи, какой майчик, – не утерпела Верена. – Павда же, он касивый?

Джессика обернулась. Ее взгляд упал на него и отскочил, как мячик. Нос сморщился.

– Уличная крыса, – сказала она, не заботясь, что Ральф тоже слышит. – Только тебе и может понравиться!

Его буквально обожгло изнутри. Как большинство людей, бесконечно гнобящих самих себя, он озверел, услышав то же от постороннего.

Девочка, как ни странно, тоже. Она приоткрыла в возмущении рот, ее глазенки злобно сверкнули.

– Ты вьешь! – взвизгнула она. – Он не кьиса!

– Нет, я не вру! Взгляни, как он одевается!

Все стихло.

Взгляды устремились на них. Ральф задыхался от беспомощной ярости. Он мог сломать ей лицо в четырех местах, но не посмел бы даже ударить словом. Сестрица была права. Он ничего не мог возразить.

– Кто это? Кто это? – раздавалось со всех сторон.

Защищенная своими деньгами и положением, Джессика даже головы в его сторону больше не повернула. Понимала: у него руки связаны. А если и не понимала, то лишь потому, что никогда еще не получала по морде.

– Понятия не имею, кто это! – ответила Джесс. – Какой-то плохо одетый хрен, который нравится нашей Кукле.

– Как ты меня назвала? – спросил Ральф глухо и медленно, набычившись, встал.

Девушка усмехнулась:

– Уличной крысой? Хреном?

Она явно думала, что он испугается, прижмет уши к черепу и десять раз извинится, но Ральф лишь сузил глаза.

– Следи за речью, Наркоша.

Джессика задохнулась от ярости; она так сильно и широко распахнула рот, что Ральф увидел ее миндалины.

– Что?!

– То, – сказал он. – Травпункт у нас далеко, а кладбище тут, под боком.

– Ты!.. Ты!.. – слова не шли ей на ум.

– Лизель! – звонко крикнула девочка. – Лизель! Джессика снова позоит нас!

«Мишель», которая оказалась Лизель, сгустилась из воздуха, словно джин. Она ухватила Джессику за предплечье и яростно развернула к себе.

Девушка, по инерции взвизгнула что-то и лишь потом поняла, что перед ней мать.

– Я пошутила! – сказала она и с вызовом, и в то же время, так жалко, что Ральф сумел простить ее за костюм. Она сама была жертвой. – Эта маленькая дурочка бросается на каждого пацана в округе… Не надо таким ранимым быть, блен!