Книга Танец сомкнутых век - Наталья Серая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта идея настолько увлекает его, что Константин почти совсем перестаёт заниматься наместничьими делами. Словно не думая, что среди его окружения найдётся не меньше десятка человек, торопящихся донести об этом эмиссару де Сарде. Словно позабыв, что Анна, его умница Анна, в отличие от них всех, способна смотреть куда глубже. Что она наперечёт знает все три десятка его легкомысленных улыбок и то, какие чувства он скрывает за каждой из них. Почти за каждой. Что она пойдёт за ним след-в-след, когда он будет ожидать этого меньше всего. Увидит то, что видеть пока не должна.
Не так. Совсем не так хотел он рассказать ей об этом. Но вот она, вот он, и вот Хранитель за его спиной.
— Дай мне немного времени, — просит он, изо всех сил надеясь, что она поймёт — как всегда понимала его, понимала лучше, чем кто-либо. — Прошу тебя, ещё немного времени — и я всё тебе объясню, обещаю.
О, он знает этот решительный огонь в её глазах, очень хорошо знает. А ещё он прекрасно понимает, как, несмотря на все просьбы и обещания, выглядит сейчас со стороны. И поэтому, обращаясь уже к Хранителю, он добавляет:
— Задержи её. Но ни за что на свете не смей причинить ей вред.
Он успеет. Он обязан успеть. Каждая новая связь, каждая протянутая струна шаг за шагом приближают его к главной цели: забрать себе всю силу Тысячеликого.
В следующий раз они с Анной встретятся лишь у подножия вулкана, в главном святилище Тысячеликого бога. Константину остаётся протянуть лишь несколько последних струн, чтобы занять его место. Чтобы стать богом самому. И тогда он уже готов. И тогда он наконец-таки может ответить на её смятённое «зачем?», ответить прямо и открыто:
— Ради тебя. Ради нас.
Он скажет ей больше. Скажет откровеннее. Обязательно скажет всё то, о чём молчал долгие годы. Ей нужно лишь протянуть руку, лишь прочертить по ней небольшой порез — как он сам делал десятки раз, устанавливая связи с островом, — и установить связь с ним. Отдать всего лишь немного своей крови, чтобы он смог отдать ей Силу. Лишь принять его раскрытую ладонь.
— Прошу тебя, Константин, остановись! Отзови зверей, отзови Хранителей! — умоляет она. — Мы придумаем, мы вместе с тобой обязательно придумаем, как всё исправить. Только не трогай тех, кто всегда сражался за нас!
— Они не нужны нам, — лишь улыбается в ответ Константин. — Нам с тобой больше никто не нужен.
Он предлагает ей вечность вместе. Он предлагает ей мир только для них двоих. Так почему же в её восхитительных глазах тёмного янтаря отражается такое горе? Почему протянутый кинжал дрожит в её руке? Почему по щекам текут слёзы?
Больно. Нечем дышать. Константин не сразу понимает, что произошло. А когда понимает…
— Как же так… — потрясённо выдыхает он, глядя на рукоять кинжала в собственной груди.
И не может вдохнуть снова, не может протолкнуть сквозь сведённое горло застывший горечью вопрос «за что?..».
Холодно. Как жаль, что нет сил даже повернуть голову. Как жаль, что последним, что он увидит, будет лишь это запорошенное пеплом небо. Холодно. Говорят, перед самым концом не должно быть боли. Но ему больно. И с каждым мигом эта боль всё сильнее. Уже не от стали в его сердце. А от ввинчивающегося в уши, режущего угасающий слух надрывного воя на одной ноте. Так кричит от боли дикий зверь. Так кричит от горя и отчаянья человек. Единственный в его жизни любимый человек.
Над пепельным небом смыкается темнота.
Теперь я — между пальцев ломаю
Пантомимы упругий язык.
Посмотри на меня — не узнаешь,
Теперь ты!
Константин не может с уверенностью сказать, что произошло. И без уверенности не может тоже. Не было ни райских кущ под дланью Просветлённого, ни полыхающих костров, которые пророчила грешникам Инквизиция. Не было ничего, кроме мига: одного чудовищного, зацикленного по кругу и растянувшегося на вечность мига из холодной черноты, боли, звона в ушах и отчаянного, безумного желания вырваться из этой тьмы. Мига, из которого его выдёргивает жестокая судорога, скручивающая тело раскалёнными жгутами, разрывающая лёгкие нестерпимой болью, заставляющая его… дышать.
Он видит две пары хищных зелёных глаз в паре дюймов от собственного лица. Звери? Нет, люди. Две женщины, островитянки. Что они здесь делают? Что он здесь делает?!
Никто не торопится что-либо объяснять ему, когда он — растерянный, ошарашенный, сбитый с толку, — приходит в себя на каком-то алтарном камне посреди леса.
Одно из лиц выглядит знакомым: болотная ведьма, кажется, Мев. Константин встречал её однажды близ деревни Вигшадхир, когда искал связи с Хранителями. Тогда она лишь молча наблюдала за ним. А он в свою очередь поостерёгся трогать её, ощутив силу, с которой пока не готов столкнуться.
Вторую женщину с устрашающей раскраской на коже он видит впервые. А вот она сама с такой жадностью всматривается в его лицо, будто они были по меньшей мере любовниками. Называет чужим именем, тянет руки… Отчего-то это настолько неприятно, что Константин едва успевает рывком свеситься с края своего ложа, и его тут же выворачивает кровью и желчью. Впрочем, вряд ли именно из-за повышенного внимания островитянки.
— Винбарр? — снова повторяет она. Кажется — уже с куда меньшей уверенностью в голосе. — Хранительница мудрости, что с ним?
Ведьма Мев склоняет голову набок, рассматривая Константина с любопытством, словно редкого жука.
— Мёртвый самозванец снова не мёртв, — медленно произносит она. — Дурной знак.
— Но Винбарр — он ведь здесь! — островитянка повышает голос, и Константин только теперь с удивлением осознаёт, что они говорят на языке Тир-Фради, но он понимает каждое слово. Поводов для удивления у него предостаточно и без этого. — Мы ведь обе слышали его!
— Здесь, — печально кивает ведьма. — Дурное решение. Дурные последствия.
— Нет! Нет! Что нужно сделать, хранительница мудрости? Скажи мне, что — я сделаю! — дикарка переходит на крик. — Если не вышло с этим renaigse — давай убьём его и найдём новый сосуд! А если…
Чёрные щупальца корней рвутся из земли, сшибают дикарку с ног: Константин услышал достаточно. А ещё — достаточно понял, прислушавшись к себе: он всё ещё чувствует остров, он всё ещё может повелевать его силой. И что бы эти сумасшедшие ни сделали, что бы ещё ни собирались сделать с ним — он не намерен покорно этого дожидаться. Второе щупальце целит в ведьму, но та вскидывает руку, и корень бьёт в землю в трёх шагах от неё. Константин не повторяет попытки: он слишком дезориентирован, слишком смятён, чтобы думать дальше, чем на шаг вперёд. И сейчас единственно верным шагом ему видится лишь один — скрыться. Понять, что произошло. Понять, что делать с этим дальше.
