Книга Стрекоза второго шанса - Дмитрий Емец

Обезоруженный черный человек заскрежетал зубами. Шпага маркиза дю Граца плясала у его горла.

– Вы не убьете безоружного! – поспешно сказал черный человек. Его пальцы, как пауки, крались к кинжалу.

– Так и быть: донну Жуаву я вам прощаю! Она врала, постоянно опаздывала и обижалась по пустякам! Но трех вещей я вам простить не могу! Первая: то, что вы родились. Вторая: вы встали на моем пути. Третья: вы оскорбили девушку, которой я покровительствую! Это донна Ринья де…»

В спину ее толкнули сумкой. Звякнули банки.

– Девушка! Вы выходите?

– Да чего там спрашивать? Все выходят, и она выходит!

Рину вынесли на платформу. Она стояла, поспешно застегивая куртку, и пыталась «включить реальность». Всю обратную дорогу от Москвы она расправлялась с Долбушиным и в общей сложности прикончила его раз шесть. Самой эффектной была смерть, когда пронзенный тремя рапирами и заживо поедаемый великанскими муравьями Долбушин обрушивался с Ниагарского водопада на плот с бочкой пороха.

Возвращаться в электричке в час пик – это кошмар. Ну а что еще делать, когда, захватив «Царевну-Лебедь», ведьмари отключили им сирина и перекрыли телепортации? Подмосковная станция жила своей обычной зимней жизнью. Бабка в тулупе на стащенной из супермаркета тележке возила четыре огромных термоса и продавала чай. Замерзшая Рина купила чай и стала греть руки о пластиковый стаканчик.

– Позвольте вам помешать! – раздался вежливый голос.

Она подняла голову. Увидела лиловый носик и лыжную шапку. Лет тринадцать-четырнадцать.

– Ну мешай! – разрешила Рина.

Лыжная шапка протянула палец и помешала у нее в стаканчике пальцем. Потом с хохотом отскочила к переходу через платформу, возле которого кучковалось еще пять или шесть таких же головотяпов.

Рине все сразу стало ясно. Собрались толпой и развлекаются, посылая друг друга «на задание». Кто посмелее идет, а другие смотрят и ржут.

«Придурки! – подумала Рина, даже не пытаясь разозлиться всерьез. – Ну развлекайтесь, суслики, покуда хомячки не пришли!»

Настроение у нее было неожиданно хорошим. Рина даже не стала забиваться в автобус, в теплой духоте ехавший к центральной площади Копытово, и пошла пешком. Правда, вскоре пожалела об этом. Эта часть Копытово была застроена частными домами. На пустырях между ними, и особенно на бывшей овощебазе, жили десятки собак как абсолютно бездомных, так и «домных», но свободно шляющихся. Собаки неостановимо брехали. Они привязывались к прохожим и бежали следом, пытаясь ухватить за ногу. Успокаивать их было бесполезно. Всякое ласковое слово только убеждало собак в собственной значимости, и они брехали громче и громче, совсем заходясь от лая. Лаяли же обычно до того, что потом уже и лаять не могли, а лишь хрипло кашляли.

– Не трогайте их! – говорил обычно Ул. – У них – общественное мнение!

Собаки тащились за Риной метров четыреста, пока не отстали. Уже стемнело. Рина стояла в самом начале длинной прямой улицы, поднимавшейся на гору, и смотрела, как зажигаются фонари. Вначале по фонарям пробежала волна – от первого до последнего. Потом все разом они начали накаляться, меняя цвет от слабо-желтого, размытого, до ярко-белого и болезненного для глаз.

– Я в сказке! – сказала себе Рина и тотчас, проехав ногой на стеклянном гололеде, села копчиком на асфальт. Несколько секунд она просидела в глубочайшем недоумении и обиде на мир. Потом сказала себе: «А кто мне обещал, что в сказке не будет неприятностей?» – и продолжила свой путь.

Сашка ждал ее на полпути к ШНыру, у копытовских магазинов. Он стоял у сугроба и раз за разом погружал в него ботинок: чистил обувь.

– Горшеня упал! – сказал Сашка вместо приветствия. – Мы его поднимали: я, Ул, Яра и Афанасий. Кавалерия встревожена. Я слышал, как она говорила с Ярой.

– А что? Падать уже нельзя? – легкомысленно спросила Рина. – Я сегодня раза три грохнулась!

– Ты не связана с главной закладкой ШНыра. Целостность периметра нарушена. Главная закладка отдает периметру свою энергию и не успевает восстанавливаться.

У Рины испортилось настроение.

– Это из-за «Царевны»?

– Ну, не знаю. Может, и не только, – поспешно ответил Сашка.

Больше они об этом не говорили. Отвлекая Рину от самоугрызений, Сашка рассказывал, как кормил Гавра. Гавр подчистил пакет объедков и на радостях спустил Сашку кувырком с холма.

– Он с головой совсем не дружит, – заявил Сашка.

Рина вздохнула.

– Просто сил много. Он умнеет, когда ему грустно.

– Все умнеют, когда им грустно, – заметил Сашка. Порой он, сам того не замечая, изрекал великие истины.

У ограды ШНыра на свежем снегу синело огромное имя «Рина», старательно вытоптанное чьими-то ботинками.

– Твоя работа?

– Я писал «Марина», но «ма» стерлось, – не моргнув глазом, объяснил Сашка.

– Непросто ему было стереться. Буквы по два метра. – Рина перемахнула через забор, привычно спрыгнув в обратную сторону. Рядом с ней в сугроб плюхнулся Сашка.

– И кто такая Марина?

– О! Марина! – загадочно отозвался Сашка и по протоптанному коридору зашагал к ШНыру.

Отсюда уже просматривалась крыша корпуса. Высокая елка была наряжена разноцветными пакетами, носками и майками, в разное время выпадавшими из окон. Суповна, обходя корпус, собирала их и не без ехидства развешивала на елке, равномерно украшая каждую ветку.

Снега намело столько, что по обеим сторонам тропинки образовались ледяные бруствера. Со стороны казалось, что у Сашки нет ног и движется только верхняя половина его туловища. Рина стала догонять Сашку, толкать его в спину и требовала сказать, кто такая Марина. Не умевший врать Сашка путался в описаниях. Кроме того, обнаружилось, что он не знает, что означает «шатенка». Он, оказывается, думал, что «шатенка» – это от слова «шататься».

Глава 5

Куколка Жомочка

Я ожидаю от людей предсказуемости и нормальности. Но кто сказал, что я сам предсказуем и нормален?

Из дневника невернувшегося шныра

Было морозно. Под ногами скрипел снег. Кухонная девушка Надя шла в Копытово и вспоминала день, когда за ней приползла золотая пчела. Именно приползла. Это была уставшая, запыленная, полуживая пчела без крыльев. Что-то помешало им развиться. Невозможно представить, сколько пчеле пришлось добираться от ШНыра до маленького южного городка, в котором тогда жила Надя. Непонятно, как пчела переплывала реки, переползала поля и леса. Но все же она добралась. По дороге пчела стерла себе литое золото с брюшка, и усы ее жалобно обвисли.

Встреча Нади и пчелы не сопровождалась торжественным громыханием духовых оркестров и трескучими разрывами салютов. С громким визгом Надя плеснула на пчелу кипятком и от всей души ударила ее тапкой. Грустная пчела почистила лапками несуществующие крылья (инстинкт сохранился) и уползла под батарею думать о чем-то своем, неспешном и вечном.