Книга Сердце Сапфо - Эрика Джонг

— Женщины — слишком сложные создания, — ответил он, — их невозможно познать до конца. Иногда мне хочется заняться любовью с женщиной, но потом я вспоминаю, сколько нужно трудов, чтобы удовлетворить ее. Одна мысль об этом утомляет.

Для чего он это сказал — чтобы шокировать меня или скрыть, что я ему нравлюсь? Как бы то ни было, он добился своего. Я от него отстала. Иногда я жалела, что мне не хватает мужества его соблазнить. Хотя он и говорил, что равнодушен ко мне, я ему не верила.

Может, я и не была красавицей в привычном понимании, но знала, что имею власть над людьми. Когда я играла на лире во время симподия, люди смотрели на меня так, словно я была красавица из красавиц. Время от времени я ловила на себе взгляд Алкея. Будто спохватившись, что нужно выглядеть безразлично, он отворачивался. Алкей всегда относился ко мне так, словно не мог выбрать: быть ли ему очарованным мною или насмехаться. Он всегда хотел произвести на меня впечатление своей искушенностью и количеством своих любовников.

— Я был в Навкратисе египетском, городе греческих торговцев в дельте Нила, где торгуют лесбосским вином, — начал он как-то. — Я был с египетскими проститутками, поднаторевшими в ублажении греков и руками, и ртом. В Вавилоне я видел храм Иштар, где женщины во славу богини совокупляются с незнакомцами. На территории храма они разбивают маленькие шатры или ставят шалаши и остаются там неделями, чтобы заработать себе приданое. Вагина наделена целительной силой — так считают вавилоняне.

— Ты говоришь это, чтобы шокировать меня? — спросила я. — Если так, то на твои непристойности я могу ответить своими. Вагина, врата, кустос, священные пределы, юна Афродиты, треугольник наших начал, источник всей благодати, треугольный проход к нашему концу. Вот тебе! Ты не единственный ученый сластолюбец на этом острове!

Алкей не обратил внимания на мои слова и продолжил экзотические описания своих путешествий:

— Не зря египтяне размазывают кровь по дверям — это знак рождения и смерти. Они поклоняются божественной вагине, этому всевидящему глазу. То же самое делают и вавилоняне.

— Похоже, тебе все это нравится, — сказала я. — Странно, что ты искал экзотических женщин в дальних краях, хотя на самом деле предпочитаешь мальчиков.

Но моя ирония его только подзадорила, и он попытался шокировать меня еще сильнее.

— Больные мужчины всех мастей, надеясь, что им повезет, приходят к этим храмовым девственницам. Я видел это и совокуплялся с самыми красивыми из этих женщин, но всегда с огромным облегчением возвращался к моим хорошеньким мальчикам.

— Жаль, что я не мальчик, — сказала я, — а то и я могла бы испытать все это.

Я сказала это всерьез. Мне и в самом деле хотелось вкусить все наслаждения этого мира, которые познал Алкей. Но, может быть, у меня была тайная мысль, что, будь я мальчиком, он бы занялся со мной любовью.

Я проверила эту теорию вечером, перед тем как нам отправиться в ту смертоубийственную экспедицию. Мы оказались вдвоем в оливковой роще в прекрасной Пирре. Вокруг зеленели холмы, и это успокаивало. Листья оливковых деревьев трепетали, словно маленькие серебряные флажки. Я выразила свое почтение Афродите, воскурив благовония, пропела моей богине-охранительнице гимны собственного сочинения. А потом ради забавы нарядилась пастушком.

Алкей наблюдал за мной с самодовольной ухмылкой. Он открыто высмеивал как мое почитание Афродиты, так и мой маскарадный костюм. А потом устроил мне испытание.

— Знаешь, маленький вихрь, есть только один способ оказать настоящее почтение Афродите.

— Какой?

— Сказать не могу, могу только показать.

Я посмотрела на него с детским смущением, а он потащил меня под серебристые деревья.

— Это роща Афродиты, и мы должны исполнить волю богини.

Я отпрыгнула.

— Ты что — боишься своей богини? Значит, ты никогда не станешь поэтом, — поддразнил он меня.

Я почувствовала, как мое сердце бешено забилось. Мои колени начали подгибаться. Моя вагина увлажнилась.

— Ты хочешь, чтобы я подарила тебе мою девственность?

Я всегда была слишком прямолинейна, слишком неспособна к уловкам.

— Странные слова ты нашла, чтобы выразить это! — со смехом сказал Алкей.

Мои щеки запылали румянцем.

— Я готова, — храбро сказала я, закрывая глаза и распахивая объятия. — Но я думала, ты любишь мальчиков!

— А ты разве не мальчик? Ты похожа на мальчика! В конечном счете с мальчиками меньше хлопот во время этого действа и после. Они меньше склонны хныкать и цепляться, пытаться навечно уловить тебя в свои сети. Бедняжка, тебя всю трясет, — сказал Алкей, обнимая меня.

— Я готова, — повторила я, вся дрожа.

— Давай ляжем под этими зелеными ветвями и выпьем немного вина с водой. Не нужно ничего делать, будем только касаться друг друга, — сказал он.

Они всегда так говорят.

Он обнял меня. Сердце его стучало рядом с моим. Мы смотрели друг другу в глаза, словно это были факелы, освещающие непроглядную ночь. Его губы нашли мои. Его и мой рот слились. Его ноги охватили мою тонкую талию, и мы стали едины — и снаружи, и внутри.

Афродита улыбалась, глядя на нас, и своим жарким дыханием распаляла все отверстия наших тел. То, что было твердым и сильным, переходило в то, что было мягким и теплым. Мы двигались вместе, как дельфины, играющие в волнах: хвост гонится за хвостом, голова трется о голову. Потом мы превратились в коня и наездника, и невозможно было понять, где кончается один и начинается другой. Мы были одним животным, одним полубогом с четырьмя ногами и двумя парами крыл.

Так вот что это такое — скачка Пегаса, летучего иноходца поэзии! Вот как соединяются мягкость Афродиты и острые стрелы ее проказника сына. Мягкое становится твердым, твердое — мягким, нутро выворачивается наружу, а то, что было снаружи, проникает внутрь.

Время исчезло. Пространство сжалось. Звезды сияли с дневного неба. Если бы мы остались соединенными навеки, солнце перестало бы гаснуть по ночам. Мы бы освещали мир жаром наших тел и раскрутили бы между нами новую вселенную. Вот какова была сила нашей любви.

Наконец на утренней заре, под кроваво-сиреневым небом, мы побрели из идиллической оливковой рощи к нашей лодке. Внутри у меня все саднило от жадных любовных ласк Алкея. Я хотела, чтобы эта сладкая боль продолжалась вечно. Моряки смотрели на меня и ухмылялись, словно им все было известно.

— Мой дорогой мальчик, — пошутил Алкей, — я чуть было не принял тебя за девочку!

Следующей ночью мы спали в лодке, но не прикасались друг к другу. Ветер ревел, и весла бились о борт. Несколько штук сорвало и унесло в море. Два человека бесследно исчезли с бушприта, словно нас окружали мифические чудовища, и морская пучина превратилась в Сциллу и Харибду. В завываниях ветра, скрежете и треске канатов слышался голос богов.