Книга Кудеяр. Вавилонская башня - Феликс Разумовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да никто она мне. Жена друга. А друг в гробу. –Юркан вытащил свою «Болгарию», угостил Собакина, закурил сам. – Помогаю,чем могу. Здесь ведь у вас и сдохнуть недолго.
«Особенно поодиночке…»
– Ну ты это… Того самого… Смотри, не очень… –сразу посуровел Собакин. – Я ведь при исполнении…
Махнул рукой, высморкался и пошёл прочь. В сортир, ктуалетчику Петухову. Правда, и там нынче не стало былого декадентскоговеликолепия, даже совсем наоборот, сделалось очень невесело. Ни пожрать, нивыпить! Евтюхов теперь не очень-то шастает за институтский забор. Говорит – недурной. Сам ни за что не пойду и другим не советую. С этой тварью, мол, лучшене связываться. Минули золотые денёчки.
– При исполнении так при исполнении. – Юрканпосмотрел Андрону Кузьмичу в спину и мысленно перекрестился. Тот хоть вроде иразговаривал дружелюбно, но властью от него веяло нешуточно, а значит,держаться следовало подальше. У таких, как Собакин, рассуждение одно: «был бычеловек, а статья найдётся». Дождавшись, пока майор скроется, Юркан направилсяк облезлой, помнящей лучшие времена «хрущобе». Вошел в мрачный неуютныйподъезд, начал подниматься по грязным ступеням. Вот она, мерзость запустения.Как-то всё же лучше, когда заплёвано, зассано. Какие ни есть, а признаки жизни…Во всем подъезде – две души жильцов. Натаха да чудик один, обитающий этажомвыше. Алконавт, но тихий покамест. Прозвище у него ещё такое чудное. Ахти…Ихти… Тьфу. Совсем памяти не стало.
А вот и знакомая дверь. Некрашеная, с цифрой пятьдесятвосемь. Как всегда – незапертая.
– Юрочка пришёл, хороший, – послышался голосНатахи, когда Юркан ещё только шагнул в прихожую. – Я здесь, Юрочка,здесь. На кухне я.
В квартире было холодно, пахло неуютом и дымом.Неудивительно: Натаха сидела у ведра с лениво догоравшими головешками. Взглядснулый, отрешённый, неживой… голова седая. Что в этот раз пустила на дрова –шкаф, шифоньер, пенал? Или уже до паркета добралась? «Во что девку превратили,суки…»
– Что, никак бензин закончился? – Юркан со вздохомпосмотрел на новоявленную «буржуйку», щёлкнул по канистре, зашуршалпакетом. – Вот… керосинку заправишь. Только соли всыпать не забудь, а тополыхнёт. – Он вытащил полукопчёную колбасину, пару банок тушёнки, сыр,буханку хлеба. – Ты сегодня хоть ела чего, мать? – В голосе Юрканазвучали боль, сострадание и стыдливая неловкость. – Ты уж прости, большеничего не привёз. Никак…
– Ой, Юрочка, спасибо, – по-детски обрадоваласьНатаха. Прижала к груди кирпичик хлеба, погладила его, точно котёнка. –Шершавый какой. Как кора у березки…
Чувствовалось, что вопрос питания её не волновал совершенно.
– Ты давай поешь, поешь… – Юркан вытащил нож,отрезал хлеба, сыра, соорудил бутерброд и сунул Натахе. – Вот.
В горле у него разбухал, рос липкий противный ком. Может, ихорошо, что Серёга не дожил… не увидел…
– Юрочка, у тебя с машинкой что-то, да? – Натахаповертела бутерброд, погладила, понюхала, но есть не стала, забыла. – Что,плохо ездит, да? А ты возьми Сереженькину, зелёненькую. На ящерку похожую.Глазастенькую.
Это про Серегин-то стовосьмидесятый «Мерс»?Перламутрово-изумрудного колера?
– Ну что ты, Натаха, он денег стоит. – Юркан опятьвздохнул, вспомнил, как ходили втроём – он, Натаха да Сергей, –заколачивать вот эти самые деньги. – Лучше давай его продадим. Съедешьотсюда куда-нибудь… А то ведь тоска, пустыня, даже поговорить не с кем.
– Как это поговорить не с кем? – обиделась Натаха,вспомнила про бутерброд, положила его на канистру. – Мы с НИМ частенькобеседуем. Конечно, всё больше ОН говорит, заумно так, бывает даже, я не всёпонимаю. А меня ОН не слышит, я для НЕГО так, комарик, бабочка,мотылёк-однодневка… В общем, ты бы взял машинку эту зелёную, а, Юрочка? Покаещё машинки ездят. А то скоро все пути-дорожки будут в ямках.Глубоких-преглубоких… Не пройти, не проехать. Только улететь. Далеко-далеко…
Юркан понял, что больше здесь делать было нечего. Онпопрощался с Натахой, сказал, что заглянет на той неделе, да и потопал себеназад. В смысле, к оставленной на Московском машине. Честно говоря – почтипобежал. Слишком уж мало весёлого было в здешних краях, и в особенности подвечер. Из-за бетонных плит, что огораживали институт, раздавалось какое-тобульканье, скрежет, металлическое скрипение… Словно в фантастическом фильме проподлодку, забравшуюся слишком глубоко…
Откровенной рысью выдвинулся Юркан к проспекту, расковалникем не украденную «копейку», откатил на руках из зоны бедствия, завёл. Хотелбыло покалымить ещё, но одумался. Плевать, всех денег не заработаешь. Поехалдомой. Сварил пельменей, с полчасика посмотрел какую-то телевизионную муру,пришёл в окончательную тоску и лег спать. Снились ему светофоры, светофоры,светофоры…
– Извини, брат, дела задержали. – Витька Бородинвыглянул из окна джипа и доброжелательно кивнул Юркану. – Седай. Поехалина моём.
«Небось быстрей будет, – мысленно кивнул Юркан. –Да и не рассыплется по дороге…»
Скоро за окнами потянулись теплицы фирмы «Лето», которые,как гласили упорные слухи, собирались вот-вот пустить под бульдозер радистроительства очередного посёлочка элитных коттеджей. Покуда Юркан философскиразмышлял о расплодившейся элите и откуда она деньги берёт, шустрый джипдомчался до пересечения с Волхонским шоссе. Скрипнув колёсами, ушёл направо искоро встал – приехали. Южное.
Юркану доводилось промышлять не только по чердакам с Натахойи Серым. Бывало, смотрел он на мир и с той стороны прилавка, и с той стороныраздачи в буфете. Но, бывая на Южном кладбище (а кто из питерцев здесь небывал?), вот уж никогда не думал Юркан, что однажды и здешнюю жизнь увидит сизнанки…
Не зря, ох не зря говорят умные люди: «Хочешь насмешитьГоспода Бога – расскажи Ему о своих планах!»
Юркан невольно вспомнил это мудрое изречение и поймал себяна том, что как-то по-новому смотрит на здания административного комплекса, наголубые ёлки, на новенькую часовню и на довольно бесталанный, зато издалекавидимый монумент, олицетворяющий скорбь. Статуя эта всегда казалась Юрканудуховной сестрой пресловутых «девушек с вёслами» и несчётных гипсовых Ильичей.Ну, спрашивается, чего ради посреди кладбища ставить абсолютно инкубаторскуюфигуру печально замершей женщины? Чтобы народ проникался и не вздумал здесьтанцевать? Наверное, примерно из таких же соображений на картонных папках сботиночными тесёмками раньше непременно печатали аршинными буквами: ПАПКА ДЛЯБУМАГ. Опасались, наверное, что без пояснительной надписи кто-нибудь возьмёт дарешит, будто это авоська для колбасы…
Между тем Витька без особых предисловий подвёл Юркана крифлёному морскому контейнеру, приспособленному под гараж. Здесь уже толпилсяразномастный, но чем-то неуловимо похожий по своим повадкам народ. Командовалпарадом приземистый красномордый крепыш со взглядом, как отточенный штопор.Юркан обратил внимание, что при появлении Бородина все замолчали.
