Книга Клуб Одиноких Сердец - Рэдклифф

Рэйли вернулась к фотографии. Она предположила, что снимок был сделан лет десять назад, и, хотя Лиз улыбалась, ее выражение лица было неясным. Чтобы она ни чувствовала, она явно не собиралась демонстрировать это для потомства.

— Ты играешь? — спросила Лиз откуда-то сзади.

— Да, но не в теннис, — сказала Рэйли, поворачиваясь. Лиз переоделась в серо-зеленые брюки и белый топ, под которым угадывался намек на бюстгальтер. Рэйли быстро отвела глаза. — Ну, нет, я была из тех детей, которые играют в бейсбол на пустыре.

Лиз улыбнулась. — Вот откуда твой интерес к спортивной медицине.

— Когда я поняла, что я вряд ли стану игроком олимпийского масштаба, мне нужно было чем-то заняться. — Рэйли показала на фотографию. — Ты все еще играешь?

— Нет, — сказала Лиз резко. — Я теперь играю в сквош.

— А ты?

— Да. В городской лиге в Фейрмонт Парк. У клиники есть команда. Ну, на самом деле, даже несколько, но я играю в исключительно женской. Мне никогда не нравились смешанные команды.

Лиз смотрела на фотографию. — Я понимаю, что ты имеешь в виду.

— Это твой. Э, муж?

— Сводный брат.

Рэйли чуть было не вздохнула облегченно, но напомнила себе, что это еще ничего не значит. У Лиз все равно мог быть муж, бывший муж, парень, или даже несколько. Лиз стояла всего в двух футах от нее, но вдруг эта дистанция показалась огромной из-за непроизнесенных вопросов.

— Я лесби, — сказала Рэйли.

— Я тоже.

— Я бы съела один из этих бубликов.

— Пойдем на кухню.

Глава четвертая

Кухня была светлая, ухоженная и чистая, как и вся квартира. Круглый деревянный стол, достаточно большой для двоих, стоял около окна, которое тоже выходило на парк. Стопка газет — Рэйли готова была биться об заклад, что все они сегодняшние — была аккуратно сложена на подоконнике. Кофейник и одинокая чашка стояли перевернутыми на сушке рядом с пустой раковиной. Рэйли решила, что это значит, что Лиз живет одна. Конечно, вполне может быть и так, что ее партнерша куда-то уехала или работала всю ночь и до сих пор не вернулась домой. И непонятно, почему она вообще размышляет об этом, мысленно сказала себе Рэйли.

— Тебе подрумянить бублик? — спросила Лиз, стоя спиной к Рэйли и вытаскивая тарелки из шкафа.

— Сделай мне так же, как себе. — ответила Рэйли. — Нужно чем-нибудь помочь? Я хорошо обращаюсь с ножом.

Лиз обернулась через плечо и улыбнулась. — Сядь. Ты, наверно, устала.

Рэйли выдвинула стул из-за маленького стола, хотя и не чувствовала усталости. Обычно когда она приходила домой после ночного дежурства, она была слишком взвинчена, чтобы заснуть, даже, несмотря на то, что морально и физически она была абсолютно истощена. В это же утро у нее совсем не было чувства разбитости, потому что ночь была легкой. Почти до пяти утра она оперировала молодого человека, который пострадал в несчастном случае, катаясь на водных лыжах. Быть рядом с Лиз — это было что-то новое. Рэйли уже много лет не была с женщиной наедине и забыла, какое это удовольствие просто смотреть, как женщина уютно ходит по своей кухне, и о том, что мимолетная улыбка может казаться великим даром небес.

Лиз работала быстро, не забывая, что Рэйли смотрит на нее, но и не обращая на это особого внимания. Это удивило ее, потому что обычно внимательное наблюдение делало ее настороженной. Обычно, когда ее в упор разглядывали в зале суда, это означало, что оппонент ищет слабое место в ее выступлении, или что-то такое в выражении лица, что может ее выдать. Было бы разумно быть настороже, и она так и не смогла решить, почему с Рэйли она чувствует себя так расслабленно. Она плохо знала ее… тогда, может быть, это потому что Рэйли уже видела ее в самом худшем виде? На коленях и в обнимку с унитазом.

— Боже, — пробормотала Лиз, почувствовав отвращение к себе.

— Что?

— Ох. Ничего. — Сказала Лиз быстро, недоумевая, когда она начала разговаривать с собой вслух. — Ничего. — Когда Рэйли непонимающе вскинула бровь, она добавила. — Я просто оплакиваю тот факт, что ты сегодня утром видела меня в такой неприятный момент.

— Да ладно, такое со всеми случается.

— Да, но многие предпочли бы притворяться, что с ними не происходит определенных вещей.

— Как, например, заболеть иногда?

— Ты знаешь, что я имею в виду. — Сказала Лиз, подавая Рэйли тарелку.

— Мне кажется, что тебе не нравятся ситуации, за которые отвечаешь не ты, и ты предпочитаешь все делать сама. — Сказала Рэйли.

— А ты нет? — нанесла встречный удар Лиз, предпочитая не спрашивать, как Рэйли пришла к такому умозаключению. Возможно, оно было верным, но увести разговор в другую сторону было лучше, чем ступать на скользкий путь, который мог привести к раскрытию персональной информации.

— Люблю ли я ответственность? Да, очень. Я думаю, это зависит от профессии.

— Может быть. Но я думаю, мы выбираем профессии так, чтобы они подходили к характеру, а не наоборот.

— По крайней мере, так говорят психологи. — Рэйли надкусила бублик. — Это самые вкусные бублики в городе. Можно мне немного содовой?

— Ах да, извини. Я не особенно хорошо умею принимать гостей.

— Вряд ли ты делаешь это хуже, чем я.

Когда Лиз открыла другой шкафчик, чтобы достать стаканы, Рэйли заметила пустые полки. Шкаф с тарелками гоже был почти пустой. Выглядело так, будто кто-то только что съехал отсюда. Лиз повернулась и, очевидно, заметила вопросительное выражение на лице Рэйли.

— Я живу одна, но только с недавних пор.

Рэйли взяла стакан, который Лиз протянула ей.

— Спасибо.

Лиз кивнула и села за стол.

— Никогда не знаю, что говорить в таких случаях. Можно было бы сказать, что я сожалею, но вдруг ты сама выгнала ее? Или может быть, она была просто соседкой по квартире, тогда мои слова будут чересчур дерзкими.

— Нет, не то и не другое, — сказала Лиз без всякой интонации. — Она была моей партнершей, и она бросила меня.

— Тогда — сожалею.

— Спасибо. Правда, я и сама не знаю, сожалею ли я, — задумчиво ответила Лиз.

— Это хорошо.

— Может быть. — пожала плечами Лиз. — Хотя я точно бешусь из-за того, что она ушла к женщине, которая моложе меня.

— Моложе? Ей что, двенадцать лет?

— Ты мне льстишь. Ты такая льстивая.

— Вообще-то я к этому не склонна, — сказала Рэйли. — Но спасибо. И я не шучу. Сколько тебе? Двадцать девять? Тридцать?

— Мне тридцать пять. Джулия завязала роман с двадцатитрехлетней.

— У Джулии явно какие-то проблемы.