Книга В плену отражения - Татьяна Рябинина

— Перестаньте уже переглядываться с Джонсоном, — сказал Питер, когда дворецкий вышел. — Вы как два заговорщика.

— Нам надо кое-что обсудить, Питер, — решился Тони. — Разговор серьезный.

— Да, надо, — Питер кивнул, глядя на огонь сквозь наполненный бокал. — Может, начнем с мисс Холлис? Интересно, Света в курсе, что ты с ней спал?..

4. Эйфория

Я хотела ответить сестре Констанс, но Маргарет не могла сказать ни слова. Разумеется, этого не было в сценарии. Но, черт возьми, Холмс, как?..

— Я вижу, ты можешь говорить только то, что уже когда-то говорила Маргарет. Так я и думала. Ты призрак в ее теле. А ее дух, надо думать, сейчас пребывает в твоем. Хотела бы я знать, где. Или лучше сказать «когда»?

Старуха подошла к очагу, перевернула палкой запеченного ежа. Потом с усилием откинула тяжелую крышку сундука, обитого железными полосами, достала холщевый мешочек и маленький сосуд с притертой пробкой.

— Попробуем дать тебе свободу, — сказала она, возвращаясь к очагу.

Бросив в котелок пригоршню сухих трав из мешочка и подлив несколько капель едко пахнущего снадобья из сосуда, сестра Констанс снова принялась помешивать вино деревянной ложкой с длинной ручкой. Она молчала, а значит, молчала и Маргарет. Как статист, который даже пошевелиться не может, пока ведущий артист не подаст свою реплику.

Не знаю, во что играют современные дети, а я в детстве часто изображала Василису то ли Премудрую, то ли Прекрасную. Из страшной русской сказки, где разноцветные всадники, на палках черепа со светящимися глазами и куколка-помощница, которую бедная сиротка Василиса кормила ржаной краюшкой. А главное — в сказке была баба-яга, к которой Василису послала за огнем злая мачеха.

Я забиралась под стол со свисающей до пола скатертью и кормила горбушкой рыжую куклу Риту (а на самом деле съедала сама). Вместо черепов у меня были ботинки, надетые на швабру и лыжные палки.

И сейчас я опять почувствовала себя Василисой у бабы-яги. Темная покосившаяся избушка — почти на курьих ножках, дым из очага уходит в потолок, сгорбленная седая старуха варит зелье в котелке. Разве что волшебной куколки у меня нет.

Сестра Констанс налила вина в оловянную кружку и подала Маргарет. Вино уже когда-то было — пусть и не такое, и кружка тоже была. Поэтому та легко протянула руку, взяла ее, подула, осторожно сделала глоток, другой. Снадобье было горьким и отвратительно пахло чем-то, напоминающим птичий помет. Но она сделала еще несколько глотков — потому что тогда замерзшая Маргарет выпила кружку почти залпом.

Что-то произошло. Это было похоже на головокружение, когда ты остаешься на месте, а все вокруг вращается каруселью, но только по вертикали. Я была неподвижна, а хижина поднималась и опускалась с бешеной скоростью. Потом все прекратилось, и пришло ощущение невероятной легкости. Обострились все чувства. Краски стали ярче, звуки четче. Запах и вкус зелья — еще более тошнотворным. А еще я чувствовала жесткость и занозистую грубость скамьи, хотя пальцы Маргарет ее не касались. Я вообще ничего не касалась, потому что парила под закопченным потолком.

Парила даже не я — нечто. У этого нечто не было глаз, но оно видело, не было ушей, но слышало. Не было вообще ничего. Я смотрела сверху на тело Маргарет, расслабленно привалившееся к стене. Фартингейл[1] охотничьего костюма в таком ракурсе превращал нижнюю часть ее фигуры в неопрятную кучу. Да и в целом выглядела она не слишком привлекательно.

— Ну как, — спросила сестра Констанс, выплеснув остатки содержимого котелка в лохань, — теперь ты можешь говорить?

— Могу, — ответила я.

На самом деле я подумала это. Не прозвучало ни слова, но сестра Констанс меня услышала и удовлетворенно кивнула. Видимо, точно так же со мной общалась Маргарет в свою бытность призраком.

— Как тебя зовут?

— Светлана.

— Интересное имя. Откуда ты?

— Этого места еще нет, — мысленно усмехнулась я. — Там сейчас одни болота. Далеко отсюда. За морем.

— А время? Какой у вас год?

— 2017-ый. Но откуда?..

— Откуда я все это знаю? — перебила сестра Констанс. — Давай сначала расскажешь ты, а потом уже я. Времени у нас много. Думаю, тебе нет нужды возвращаться в это тело. Маргарет пробудет здесь ровно столько, сколько нужно, потом я покажу ей драконьи яйца, и она отправится обратно — в свой мир. Кстати, сколько еще она прожила там?

— Не знаю точно. Не помню. Несколько дней. Но что было бы со мной, если б я вернулась туда вместе с ней?

— Не могу сказать, — пожала плечами аббатиса. — Может быть, твоя душа отправилась бы к Богу, а может, так и пребывала бы где-то там, рядом. Или все началось бы сначала. Одно знаю точно — в свое время ты не попала бы уже никогда. Но я постараюсь тебе помочь.

— Вы сказали, что дух Маргарет остался в моем теле, сестра Констанс. Но это не так. Мы уничтожили кольцо, и Маргарет упокоилась с миром. Она сама мне об этом сказала. А потом произошло что-то совершенно непонятное.

Странное дело, ее слова о том, что я могла никогда не вернуться домой, почему-то не напугали меня. Я сразу и безоговорочно поверила, что эта баба-яга так или иначе даст мне палку с черепом и отправит назад. И поэтому, рассказывая ей обо всем, что произошло со мной с первого мгновения в Скайхилле, я наслаждалась — свободным парением, бестелесностью, яркостью чувственных ощущений.

Когда я дошла до того момента, как мы с Тони остановились в гостинице и он рассказал мне о драконе в Рэтби, сестра Констанс жестом прервала меня. Она подошла к неподвижной Маргарет и сказала:

— Твой плащ высох, пойдем, я провожу тебя и покажу кое-что. Ты и так знаешь уже столько тайн — одной больше, одной меньше, неважно.

У меня было ощущение, как будто я просматриваю запись с камеры видеонаблюдения, установленной под потолком. Хотя представить камеру в средневековой крестьянской хижине было крайне сложно.

Маргарет встала, взяла плащ, набросила его на плечи, и они с аббатисой вышли. Я облетела хижину, рассматривая внимательно каждую деталь. Точнее, это не было полетом — я просто перемещалась мгновенно туда, куда хотела попасть. «Я везде», — вспомнились мне слова Маргарет.

Сестра Констанс вернулась, села на скамью.

— Я бы предложила тебе хорошего вина, — сказала она, — или ежа, но… Что ж, продолжай.

Если бы я когда-нибудь говорила так раньше, то, наверно, стала бы самым знаменитым в мире оратором. Слова — то есть мысли — текли плавно и свободно, не запинаясь и не перескакивая с одного на другого.

Наконец я закончила. За окном стемнело, но сестра Констанс не зажгла свечу или масляную лампу. Весь свет в хижине был только от очага, куда она подбросила несколько поленьев, предварительно выкатив палкой спекшийся глиняный ком. Я знала, что в глине запекают птицу и рыбу, но и представить себе не могла, что такое можно проделать с ежом. Поэтому мне было крайне любопытно, что находится внутри.