Книга Кёсем-султан. Заговор - Ширин Мелек

Опасные мысли. Девушка, конечно, смышлена и отважна, но ее еще надо беречь, прикрывать своим авторитетом, именем своим от множества опасностей. Этому цветку еще нужно время, чтобы по-настоящему расцвести.

Хадидже-вторая глаз никогда не прятала. Смелая девочка, порой чересчур смелая. Понимает ли, какие беды могут ее ожидать? И слишком пылкая для гарема. Ее оберегать следовало еще сильней, нежели Хадидже-первую.

Зато улыбка у нее была слаще шербета, ясней солнца, проглянувшего среди туч, нежней материнского прикосновения. Кто мог бы устоять перед подобной улыбкой, обнажавшей белые, ровные зубки? Воистину, сердца бы не было у мужчины, не откликнувшегося на зов, исходивший от этой уже оформившейся девушки, зов древний, видимый, слышимый и понятный любому, кто не утратил еще мужской силы!

Двое стояли перед Кёсем-султан. Две избранных ею и отмеченных ею девушки. Ее воспитанницы, исполнившие не одно ее поручение, слышавшие такие повеления, которые не каждому евнуху дашь. И каждая смотрела на госпожу свою преданно, словно послушнейшая из рабынь.

И предать тоже могла каждая. Таков гарем. Слишком большое искушение – повести свою собственную игру, угадать время и возвыситься над прежней своей благодетельницей. Что тут поделаешь – таков уж мир, в который девочек бросили, не спросив их, и заставили здесь любой ценой выживать.

Вот только предадут они или нет – то еще у Аллаха на коленях. А сама Кёсем сейчас предать их никак не могла. Иначе до конца дней своих не сумеет она смотреть в зеркало.

Двое выслушали повеление своей госпожи. Поклонились одинаково – движения заучены были давно, въелись в плоть и кровь, стали привычкой. А вот подумала каждая о своем.

Хадидже-первая по старинной привычке прикрыла глаза длинными ресницами, отгородившись ото всех, и раздумывала. Пожалуй, результаты этих раздумий ее удовлетворили. Госпожа по-прежнему не потеряла здравого смысла, знает, что делает. Стало быть, можно, как и раньше, следовать за ней, не опасаясь подвоха или прямого предательства.

Предательство для бывшей храмовой прислужницы было не в новинку, но здесь и сейчас госпожа продолжала о ней заботиться. Это хорошо. Она по-прежнему будет служить этой госпоже, раз та верна ей. Не нужно срочно ничего менять, не нужно искать новую покровительницу.

Да и, скажем честно, события развиваются чересчур быстро, лишние проблемы абсолютно ни к чему. «Ведьма» – вот ведь скажут же люди! Но Аллах запрещает колдовство и ворожбу, так что напуганные происходящим, растерянные, озабоченные лишь спасением собственной шкуры мужчины с радостью примут эти глупости за чистую монету. Мужчинам нравится обвинять женщин в собственных бедах. И неважно, что, избавившись от валиде, они проблем не решат, а вместо одной беды получат на свои дурные головы десять новых, зато ведьму наказали! Большие, сильные мужчины, ведомые волей Аллаха… Воистину, кого бог жаждет покарать, того лишает разума. Вот только ни госпоже это не поможет, ни юным гёзде, которых тоже не пощадят. А как же – ведь если есть ведьма, стало быть, должны у нее быть и помощницы! Гёзде вполне сгодятся. Наверняка учились у нее соблазнять и губить мужчин – а иначе почему не донесли о том, что валиде обращается порой в летучую мышь или раздваивается? Небось, потому, что сами учились творить подобные непотребства! А убить гёзде куда легче, чем валиде-султан. Убить, убить мерзавок, пока совсем не извели султанский род! И доказательства подкинут, какие только будет нужно. Чернь же радостно проглотит все то, что напоют должным образом обученные лазутчики.

Так что и впрямь следует поумерить пыл. Госпожа во всем права. Даже если впоследствии спохватятся люди, даже если не будут во всем винить покойную валиде (что вряд ли!), а начнут сокрушаться, рвать на себе одежды и посыпать пылью головы (что, снова-таки, вряд ли) – разве мертвецам от этого легче?

Хадидже-вторая, однако, не разделяла благоразумных взглядов подруги. Бестрепетно смотрела она в глаза повелительницы и благодетельницы своей, а речь ее, хотя и казалась почтительной, но все же, по мнению Хадидже-первой, граничила с дерзостью:

– Валиде, госпожа сердца моего, святыня и опора моя! Что нам за дело до того, как глупые люди шепчутся меж собой? Если казнить пару-тройку самых бойких болтунов, остальные присмиреют. Пока в твоих руках судьба Высокой Порты, мы, смиренные прислужницы твои, выполним любое твое повеление, не колеблясь!

– Мало я тебя порола… – брови Кёсем нахмурились.

– Много! – храбро возразила маленькая смутьянка и пылко продолжила: – Султан слышит только твои слова, дети твои тебе всецело преданы и…

– И довольно на этом. – Голос Кёсем был тих, но решителен. Словно ножом, он обрезал сопротивление Хадидже-второй.

Осознав, что зашла слишком далеко, девушка склонилась в низком поклоне.

– Прошу простить неразумную служанку…

Хадидже-первая смотрела на происходящее безо всякого удовольствия. Что за блажь пришла подруге в голову? Перечить госпоже сейчас, когда она заботится о твоем же благе! Это настолько же неразумно, насколько и дерзко.

Не маленькой глупой девчонке-гёзде судить о преданности юных шахзаде и уж тем более – о султане. Точнее, судить-то каждая из них должна в пределах собственного разумения, чтобы, когда придет пора, не оплошать ни в выборе, ни в последующих действиях, вот только суждения эти следует держать при себе. А то, бывает, откроешь рот, когда не следует, глядь – а языка-то у тебя уже и нет, и хорошо, если голова на плечах осталась!

Кёсем тоже смотрела на свою воспитанницу печально. Кажется, девочка слишком заигралась, слишком привыкла к славе и поклонению, забыв, каким тяжким трудом достаются подобные знаки внимания.

Глупая, глупая девчонка! Остается лишь молить Аллаха, чтобы тот вразумил маленькую смутьянку. Потому что иначе не Кёсем-султан покарает ее, а сама жизнь, безжалостная и беспощадная.

– Я прощу тебя, – наконец ответила Кёсем. – Но с этой минуты начну следить за тобой куда пристальней. Ибо Аллах свидетель, что помощницы, перечащие моим словам, мне не нужны.

Хадидже вздрогнула от жестоких слов, но не ответила ничего, лишь склонилась еще ниже, пряча лицо в руках.

– Встань, – велела Кёсем. – Встань и прекрати говорить и делать глупости, тогда любовь моя вечно останется с тобой.

Она говорила правду. До сих пор с благодарностью вспоминала Кёсем-султан и науку Сафие-султан, и ее строгость, и ее бесценные советы. И была уверена: там, в раю, Сафие-султан знает, что ее маленькая Махпейкер до сих пор любит женщину, заменившую ей мать. И сама Кёсем до сих пор чувствует, как рука давно уже мертвой женщины направляет ее поступки, мысли и дела.

Хадидже-вторая поднялась. Она выглядела сейчас до того несчастной, что Кёсем чуть было не поддалась чувствам, чуть было не прижала к себе глупую девчонку… Но нельзя. Чтобы по-настоящему защитить сейчас Хадидже, требуется проявить не жалость, а строгость.

Кроме того, ее молящие о пощаде глаза, ее поза, выражающая смирение и раскаяние, – все это такая же игра, как и страсть, которой Хадидже готова одарить избранника. Точнее, того из шахзаде, чьей избранницей станет она сама. Хотя это и впрямь только Аллах ведает – кто кого будет выбирать. Девочка непроста, ох, непроста… Лишь бы сама себя не погубила.