Книга Грязь - Никколо Амманити
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он чувствовал, что дошел до предела.
Эта поездка в Италию стала настоящей катастрофой.
Он вместе с женой и трехлетней дочкой приехал сюда в июне из Буникса, местечка в Бретани. Все трое в одном кемпере. Они собирались проехать по Италии, заработать денег игрой на арфе, а потом отправиться в Индию и остаться там. Его жена, симпатичная двадцатишестилетняя блондинка, была хорошей матерью, а он считал себя неплохим отцом.
Сначала все шло нормально.
Тьерри играл фолк в небольших клубах, Аннетт занималась крошкой Дафной, а деньги, предназначенные для поездки в Индию, складывались в коробку из-под мармелада, которую прятали прямо в моторе.
Потом Тьерри снова запил. По вечерам, после концертов, он спускал весь заработок в барах. Возвращался в фургон вдрызг пьяный, заваливался рядом с женой, обнимавшей во сне малютку, и луна за грязным окошком вращалась у него перед глазами.
Почему он пил?
Потому что отец его пил, и дед его пил, и весь его край пил. И еще потому, что он чувствовал — будь у него побольше уверенности в себе, он мог бы стать известным, записать диск, а так ему уже сорок пять и живет он в поганом фургоне, из которого масло течет. И все эти истории о жизни «в дороге», о свободе передвижения, которые он рассказывал жене, теперь не очень-то убеждали его самого.
А потом в один прекрасный день Аннетт открыла мармеладную коробку и обнаружила, что там пусто. И ушла, забрав малютку. Даже не разозлилась, просто ушла и все.
Тьерри теперь разъезжал по Италии один и мог гробить свою печень сколько влезет. Он начал играть на улице. На площадях, на рынках. За небольшие деньги.
Ты ей даже на Рождество не позвонил…
Сейчас, в зальчике клуба «Вурдалак», ему хотелось плакать.
Он сделал над собой усилие. Сжал микрофон.
«Добрый вечер всем. Извините за мой итальянский… Как дела? Мы готовы к Новому году, в котором будет много… Много чего? Конечно, трех „С“. Как говорят у нас, человеку в жизни нужны три „С“. Разве вы не знаете? Да ну! Правда не знаете? Хорошо! Тогда я скажу. Солнце! Секс! И счастье!»
Редкие аплодисменты в зале. «Ну-ка, я вас не слышу, громко скажите „да“! Хорошо. Громче! Еще! Еще громче! Отлично! Молодцы!»
Гаэтано Коццамара, уроженец Нолы, двадцать восемь лет, орлиный нос, два горящих угля вместо глаз, черные волосы завязаны в хвостик, широченные плечи и одежда от Карачени.
Он занимался сопровождением. Жиголо. Попросту — мужчина по найму для состоятельных дам.
Он умел себя вести. Увлечь.
Поцелуй руки. Решительное пожатие. Открытая улыбка. Оживленная беседа. Он уже утратил явный акцент жителя Нолы, и в его произношении остались лишь легкие южные нотки. Это ему дорого обошлось. Пришлось читать, заниматься своим образованием. Узнать, кто такие Фрейд, Дарвин, Тамбелли, Моравиа. Он научился распознавать людей по покрою одежды и цвету носков.
Этим утром его поднял с постели телефонный звонок.
Старые товарищи по клубу «Нола».
Чего им надо? — подумал он, плохо соображая спросонья.
Они не виделись пять лет.
Гаэтано три года был защитником «Нолы», неутомимым и агрессивным, его любили и команда, и болельщики. Когда он решил все изменить, отправиться в Рим, улучшить свою жизнь, печаль и уныние царили на стадионе и в городе.
Теперь вся команда вместе с тренером Аньелло Петтиниккьо, массажистом Гуальтьеро Тречча и тремя автобусами, полными фанатов, приехали в Рим провести дружеский матч с «Казалотти».
И они непременно хотели его увидеть.
Они специально приехали заранее, чтобы встретить Новый год вместе с Гаэтано. В родном городе говорили, что он вращается среди сливок римского общества, что он вошел в высший круг, в число тех, кого показывают в кино и по телевидению.
Маленькая местная легенда.
«Гаэта! Мы все приехали! Все до одного. Вся команда. Ты должен нас взять с собой… На праздники. Мы хотим увидеть Альбу Париетти. А правда, что ты друг Альберто Кастаньи?» — спрашивал его по телефону капитан команды Антонио Скарамелла.
Гаэтано покрылся холодным потом.
Это было совершенно невозможно.
Сегодня вечером он был приглашен на вечер для избранных у графини Шинтиллы Синибальди делл'Орто.
Надеюсь, это шутка…
Он немного охладил пыл Скарамеллы, объяснив ему, что он на самом деле пару раз встречал Кастанью, но знали они друг друга только в лицо, а с Альбой уже давно не общается. А потом принялся придумывать отговорки. Одну за другой.
«Вы должны были раньше мне позвонить, ребята. Сегодня я очень занят. Никак не могу. Правда, мне очень жаль, но я приглашен на закрытую вечеринку. К одной графине. Ну, там будет пара министров. Может, завтра? Я устрою вам экскурсию, покажу Колизей, собор Святого Петра…»
Скарамелла уныло ответил, что он понимает. Графиня. Высший свет. Ребята будут недовольны. Ладно, пусть. Как бы то ни было, он оставил Гаэтано адрес команды в Риме: пансион «Италикус», улица Кавура, 3.
Гаэтано повесил трубку и облегченно вздохнул.
Я избежал настоящего кошмара!
Однако совесть мучила его целый день. Впрочем, ему было о чем побеспокоиться. Не мог же он на самом деле взять их с собой! Они и без него прекрасно развлекутся. В Риме полно мест, где можно встретить Новый год.
Они не могут мне все испоганить…
Днем он отправился в солярий, сделал маникюр и забыл о них. Он забрал свой «порше» из гаража и поехал по улице Кассия прямо к комплексу «Острова».
Сторож сказал ему, что графиня Синибальди делл'Орто живет на верхнем этаже корпуса «Понца».
Он никогда не был с графиней. На самом деле он ее почти не знал. Они встретились на открытии какой-то художественной галереи. Он знал, что дама эта очень богата, часто бывает в свете, со всеми знакома.
Ему ее представила Розетта Интерленги, молодая вдова, которая и ввела его в избранное общество.
«Я вас приглашу, приглашу. На Новый год. Я устраиваю праздник… Небольшой, для своих».
Через два дня она его пригласила.
Она велела ему приехать рано. Раньше всех. Она хотела показать ему свою коллекцию картин.
У графини была не квартира, а настоящие царские покои. Хрустальные люстры, современные картины, немыслимое количество серебра, персидские ковры. Чрезмерная роскошь.
Толпа слуг в форме накрывала на длинный обеденный стол.
Увидев графиню снова, Гаэтано заметил, что она была довольно уродлива. Она смахивала на празднично одетого неандертальца. Ей было по меньшей мере лет семьдесят! Прооперирована с ног до головы. Рот на уши натянут.
