Книга Жизненная сила - Фэй Уэлдон

Читатель, я понимаю, что моя литературная палитра слишком богата персонажами; каким-то образом мне придется сделать так, чтобы они отчетливо запечатлелись в твоем воображении. А добиться этого нелегко. Чужая жизнь так же изобилует подробностями, как наша собственная, в нее включены события шестнадцати часов бодрствования и восьми часов сна — и только небесам ведомо, какие приключения мы переживаем в сновидениях. Следовательно, изложение этих подробностей на бумаге — задача не для малодушных. Сидя здесь, в офисе «Аккорд риэлтерс», я гадаю: удовлетворишься ли ты, читатель, которому известен точный рост Лесли Бека — несомненно, кто-нибудь из нашего круга однажды ночью с приглушенным и возбужденным хихиканьем измерил и рост Лесли, и длину его пениса, пять футов десять дюймов и десять дюймов — в состоянии эрекции соответственно (вот и еще одна деталь), выяснив, что длина пениса составляет точно одну седьмую от его роста, — отсутствием подобных сведений об остальных персонажах. А если из-за недостатка данных читатель сочтет приведенные цифры нормой? Если Розали косоглаза, вы ждете, что я сообщу об этом. Если Мэрион коротышка ростом четыре фута пять дюймов — тем более. (На самом деле она почти великанша ростом пять футов одиннадцать дюймов — теперь вы знаете и это.) А мой рост — пять футов три дюйма, что выглядит весьма трогательно.

Если помните, я — Нора, жена редактора Эда, та самая, которая пишет эту книгу, сидя днем в офисе «Аккорд риэлтерс».

Мэрион Лоуз — особа, которая гордо называет себя старой девой и владеет галереей, ради чего она пожертвовала своим ребенком. (В подробности этой истории я посвящу вас позднее. Конечно, этот ребенок был от Лесли, и я вовсе не хочу, чтобы вы отшвырнули книгу с возгласом: «Чепуха!» Не моя вина, что истина порой выглядит нелепо. Вините Господа, который одарил Лесли столь деятельным пенисом. Я лишь выступаю в роли ангела-летописца, заполняя тягучий день безделья и ожидая, когда на рынке недвижимости начнется подъем.)

А еще у Мэрион есть два неразличимых кота — Моне и Мане.

Розали — та самая располневшая и обрюзгшая женщина, чей муж, Уоллес, свалился с горы, а может, и нет. Свою старшую дочь Кэтрин она родила от Лесли Бека. Конечно, эти два события могут оказаться взаимосвязанными. Когда-нибудь Розали расскажет обо всем мне, а я — вам.

Я абсолютно уверена, что мой сын Колин — не от Лесли Бека, его отец — Эд. Если я так пристально всматриваюсь в прошлое, то лишь в попытке убедить себя, что между двумя конкретными событиями нет ничего общего. Но память избирательна, и стремление выдавать желаемое за действительное то и дело обращается за помощью к этому ее свойству.

Джослин Бек была первой женой Лесли Бека, Анита — второй. О Джослин я говорю в прошедшем времени не потому, что она, подобно Аните, уже мертва, а потому, что, во-первых, она вычеркнута из нашей жизни, а во-вторых, согласно традициям о первых женах принято упоминать в прошедшем времени. Справедливости ради замечу: если Джослин снова вышла замуж, с ее точки зрения, Лесли Бек тоже недостоин того, чтобы говорить о нем в настоящем времени.

Сьюзен, жена Винни, была нашей подругой до тех пор, пока два года назад не совершила непростительный поступок — перешла в категорию тех, о ком упоминают только в прошедшем времени. Однако она по-прежнему живет неподалеку от нас в Ричмонде, и, думаю, мы скоро простим ее, или она — нас. Достаточно болезни, смерти или просто прошествия времени, чтобы власть общих воспоминаний затмила бренную сущность оскорбления, по крайней мере для женщин. Понимаю, некрасиво утверждать: «Таковы все женщины» или «Мужчины все одинаковы», потому что чем усерднее мы подчеркиваем половые различия, тем чаще их обращают против женщин и в пользу мужчин, но все-таки я рискну осторожно выразить свое мнение: мужчины цепляются за свою ненависть и обиду крепче, чем женщины. Наверное, все дело в том, что мужчинам проще наброситься друг на друга с топором, а если такое взбредет в голову женщинам, им сначала придется выпустить из рук детей. Точно так же когда в организме женщины падает уровень эстрогена, в интересах безопасности общества следует назначать ей гормонозаменяющую терапию, которая позволит женщине остаться уступчивой, милой и улыбчивой, однако делать стареющему мужчине инъекции тестостерона — антиобщественный поступок, поскольку он тут же бросится насиловать женщин и лупить других мужчин. Какое разочарование!

Раз уж мы взялись обсуждать эту проблему и разобрались с ней, следовало бы предложить такое временное решение: женщины должны просто отдать детей мужчинам. Однажды Сьюзен так и поступила с Винни: она бросилась спасать мир, а ему предоставила присматривать за Амандой. Но пожалуй, она выбрала не того ребенка: Аманда слишком похожа на Лесли.

Теперь Сьюзен лишь вежливо кивает и здоровается, случайно встретившись с кем-нибудь из нас в супермаркете, и мы даже перебрасываемся парой фраз о погоде и политике, но больше не поверяем ей ни радости, ни беды, без чего немыслима дружба. И все-таки нам ее недостает, а ей, наверное, не хватает нас. Рано или поздно кто-нибудь из нас бросится к ней с распростертыми объятиями, и процесс примирения, на который иные народы тратят десятилетия, завершится в мгновение ока. Лично я не собираюсь брать на себя роль миротворца. Но об этом потом. Вернемся к подведению итогов.

Итак, наше потомство — это Кэтрин и Алан (дети Розали), Ричард, Бенджамин и Колин (мои, а я — Нора), Барни, Аманда и Дэвид (выводок Сьюзен; упоминаю о них потому, что вражда между родителями на детей не распространяется). Ребенок Мэрион пробыл с нами слишком недолго, чтобы называть его имя. Мне странно даже вспоминать о нем — ведь мы так быстро вычеркнули из памяти этот эпизод, и все-таки я считаю, что это дитя — ключ к истории Лесли Бека. Того самого Лесли Бека, длина пениса которого составляет ровно одну седьмую его роста. Я-то знаю — сама измерила и то и другое.

Чистосердечные признания!

До сих пор я никому об этом не проговорилась. Если бы только спад завершился, если бы на рынке недвижимости начался подъем, времени на размышления о собственной судьбе у меня осталось не больше чем на созерцание своего пупка. Мне было бы некогда копаться в памяти, извлекать из нее, как фокусник извлекает шарфы из цилиндра, события и воспоминания, так больно ранящие меня…

Я опасаюсь вот чего: а если я вытащу на свет слишком много или все это начнет вываливаться само собой? Как же процесс переваривания мыслей? Я же могу умереть от умственного истощения! Мы хороним мысли в глубинах памяти, чтобы не свихнуться.

Я и Лесли Бек, танцующие нагишом в комнате! А где в это время был мой муж, Эд? Сидел дома, уверенный, что я уехала в больницу навестить свою мать. Она лежала в коме и потому не смогла бы подтвердить, что я, как и положено заботливой дочери, дежурила у ее постели. А где же мы с Лесли танцевали и проводили измерения? В доме номер двенадцать по Ротуэлл-Гарденс. В какой комнате это происходило? В спальне Аниты? Ну разумеется!

Когда Лесли Бек явился в галерею Мэрион с картиной, на которой покойная Анита изобразила ту самую спальню, когда Мэрион со слезами рассказала о случившемся Розали, а Розали передала ее рассказ мне, я записала его, прилагая все старания, чтобы представить себя на месте Мэрион, так сказать, примерить ее безукоризненные туфли (не скажу «начищенные до блеска» — они слишком новые, чтобы их чистить), и говорить от ее имени, от «я» Мэрион, которая более близка с Розали, чем со мной. Так вот я, Нора, в той части рукописи, которая «вычищена» до блеска, чем я горжусь, предположила, что причиной волнения Мэрион были угрызения совести. Но вряд ли Мэрион умеет чувствовать себя виноватой, и Розали тоже не подвержена таким терзаниям. Известие о смерти Аниты по-настоящему встревожило только меня.