Книга Смерти нет - Елена Купцова

Марго убрала медаль в бархатной коробочке в стол и вслед за матерью пошла на курсы медсестер. Елизавета Петровна не возражала более. Раненые все прибывали, госпитали были переполнены. Поговаривали, что даже дочери царя ухаживали за ранеными.

Сабет уехала в Тифлис учиться в политехническом, звала с собой Марго, но та категорически отказалась. Какая может быть учеба! Она с головой ушла в новую работу. Марго сильно изменилась за этот год, повзрослела, обрела новую, неуловимую женственность. Под белым платком медсестры, спадающим на плечи и плотно заколотым под подбородком, чтобы ни один волосок не выбился наружу, лицо ее светилось неизведанным доселе чувством, имя которому — сострадание. Она ловко делала перевязки, выносила судно, читала раненым книги, писала за них письма домой, пела, чтобы хоть как-то скрасить их страдания, дежурила по ночам. Она постепенно становилась незаменимой, и это новое чувство нужности и полезности придавало ей сил.

От Дро за весь этот год она получила всего два письма, но это не сильно волновало ее. Почта работала из рук вон плохо, остальные вполне могли затеряться. Первое, датированное январем, было ярким и бодрым, энергия в нем била через край. Он писал ей об успешном продвижении своего полка и, уверенный в скорой победе, строил радужные планы. А еще он писал, что каждую ночь она является ему во сне, он слышит ее голос, целует руки и просыпается счастливый, сжимая в руке подаренный ею кисет. Читая эти пламенные слова любви и надежды, Марго сама подивилась своему спокойствию. Ничто не дрогнуло в ней. Все, что произошло между ними, осталось в той, другой жизни и не имело никакого отношения к тому, что происходило с ней сейчас. Она просто порадовалась, что он жив, здоров и полон сил.

Мать застала ее за чтением этого письма, но со свойственным ей тактом ничего не сказала и ни о чем не спросила. Марго сама показала ей письмо. Ей не хотелось, чтобы между ними были какие-то недомолвки.

Она спокойно встретила потемневший, встревоженный взгляд матери, полный вопросов, но ничего не сказала. Они молчали довольно долго. Наконец Елизавета Петровна не выдержала.

— Ты любишь его? — спросила она чуть дрогнувшим голосом.

— Не знаю, — честно ответила Марго. — Не знаю.

— Но он пишет…

— Я читала.

— Он пишет о том, как ты провожала его. Это правда?

— Да, я была там. Просто не могла не сделать этого для него.

— Отправила солдата на фронт с прекрасными воспоминаниями?

— В этом есть что-то дурное?

— Но что будет, когда он вернется?

— Я подумаю об этом, когда он вернется. Елизавета Петровна стиснула руки на коленях так сильно, что побелели костяшки пальцев.

— Ты сама не понимаешь, с каким огнем играешь. Нельзя давать надежду такому мужчине, как Дро, не будучи уверенной в себе. Он этого не заслужил.

Марго изумленно посмотрела на мать:

— А я думала, что вы недолюбливаете его.

— Только с тех пор, как поняла, что он влюблен в тебя не на шутку.

— И давно это?

— С того самого момента, как это произошло.

Под недоумевающим взглядом дочери Елизавета Петровна почувствовала себя умудренной жизненным опытом старой дамой.

— Такое чувство невозможно скрыть. По крайней мере от меня. Поэтому я так и беспокоюсь. Боюсь, как бы ты не совершила непоправимую ошибку. — Она говорила быстро и уверенно, как о чем-то давно обдуманном и выстраданном. — Он не для тебя, пойми это. Вы слишком похожи, чтобы быть вместе. Два таких темперамента не могут ужиться. Я знаю, что непонятно говорю, но это правда. — Она беспомощно развела руками. — Кроме того, он намного старше. Он уже взрослый, сложившийся человек, а ты еще не знаешь себя.

— Но папа был еще старше, когда вы поженились, — заметила Марго.

Этот неожиданно простой довод заставил Елизавету Петровну вздрогнуть. Одной фразой дочь, сама того не подозревая, отбросила ее в прошлое, далекое уже прошлое, когда она была не Елизаветой Петровной, а Лизонькой Стыковой, прелестной барышней семнадцати лет от роду. Она порхала, смеялась, не зная забот, пела очень мило. «Наша Патти», — говорила о ней с гордостью маменька.

В тот год зима в Москве стояла холодная, ветреная. Но что с того печали в Рождество? Балы и карнавалы, один другого роскошнее, сменяли друг друга. Их блеск и пышность несказанно пленяли Лизу, ведь ее только стали вывозить в свет в этом сезоне. По общему мнению, она была его украшением. Высокая, тонкая, с царственной осанкой и лебединой шейкой, она легко и невесомо скользила по сверкающему паркету бального зала, закинув изящную руку на плечо очередного кавалера. Серые глаза ее, полуприкрытые темными ресницами, светились такой чистой, бьющей через край радостью, что невозможно было отвести взгляда. Это редкое сочетание светлых волос и темных бровей и ресниц придавало ее лицу изысканный аристократизм и редкое очарование. «Посмотрите на меня, — казалось, говорили ее глаза. — Разве не хороша я?» В своем шуршащем серебристом платье она напоминала прекрасную экзотическую бабочку, залетевшую на огонь и звуки музыки.

Такой и увидел ее Георгий Сардаров, узидел совсем по-особенному и понял, что погиб. Никогда еще ни одна женщина не производила на него такого сильного впечатления, сродни удару молнии. Ему почудилось, что именно это пленительное лицо являлось ему во сне, и не будет теперь ему и минуты покоя.

Лиза отдыхала между танцами вместе со своим кузеном Андреем. Веер трепетал в ее руке, наполовину закрывая лицо.

— Скажи, кто это там у колонны? Смотрит на нас. Андрей посмотрел в ту сторону, которую она указала взмахом ресниц.

— О-о, это новый Монте-Кристо. Редкий гость у нас в Москве. У него медные прииски где-то на Кавказе, поместья, виноградники. Богат как Крез.

Лиза слушала его вполуха. Он, как всегда, говорил совсем не то, что она хотела услышать. Под пристальным взглядом агатовых глаз она заволновалась и даже, кажется, покраснела. Она украдкой, прикрываясь веером, поглядывала не незнакомого мужчину. Его стройная широкоплечая фигура, затянутая в черное, поражала врожденным изяществом и силой. Смуглое лицо с крупным орлиным носом и курчавой мушкетерской бородкой дышало умом и благородством. На такое лицо хочется смотреть и смотреть, не переставая. Посеребренные легкой сединой виски совсем не старили его, а, напротив, подчеркивали молодой блеск глаз.

— Как ты думаешь, сколько ему лет? — спросила Лиза.

— Лет сорок или даже больше. Совсем старик, — с беспечностью юности ответил Андрей. — В отцы нам годится.

Неужели это правда? Ведь отец действительно уже старик, подумала Лиза, вспомнив его грузную фигуру и дряблые мешочки под глазами.

Через неделю она увидела его снова. Она с маменькой отправилась к «Мюру и Мерелизу» посмотреть новые образцы испанских кружев. Магазин, красочно убранный к Рождеству, сиял огнями. Витрины переливались, мерцали и так и манили к себе. Погибель для женского сердца, особенно при их стесненных обстоятельствах. Лиза плохо разбиралась в этих делах, но знала, что финансы их находятся не в лучшем положении, имения заложены, перезаложены, и отцу еле-еле удается сводить концы с концами. Вернее, матери. Отец умел только тратить, а потом красочно угрызаться по этому поводу.