Книга Русалка - Шеннон Дрейк

— Тихо! — вдруг прогремело откуда-то сзади. — Вы обязаны действовать в согласии с законом, и я приказываю вам исполнить его!

Глубокий и уверенный голос, доносившийся из толпы, явно принадлежал человеку, привыкшему повелевать и не терпящему возражений. Ондайн нахмурилась, всматриваясь в плотные ряды людей и пытаясь отыскать говорившего.

Толпа слегка подалась, давая дорогу мужчине. Ондайн слегка вскрикнула, когда наконец увидела его.

Этот человек не был простолюдином, а, по всей вероятности, принадлежал к аристократии. Одет он был элегантно, с легким оттенком небрежности. Хорошо сшитые облегающие штаны, изящная кружевная белая рубашка и сюртук обрисовывали красивые )Ц мужественные пропорции мускулистого тела, благодаря которыми этот высокий человек казался еще выше.

Его рыжевато-коричневые гладкие волосы были просто собраны на затылке. Незнакомец не носил ни бороды, ни усов. Лицо его было прекрасно: высокие скулы, длинный, прямой нос, большие глаза, широко посаженные под изогнутыми каштановыми бровями. Однако оно внушало необъяснимое беспокойство. Его выражение казалось жестоким. Как И выражение глаз, блестящих, пронзительных, настороженных, густо обрамленных ресницами. Лишь изредка их согревал мягкий свет.

Очевидно, на судью незнакомец произвел не меньшее впечатление, чем на девушку, поскольку тот вышел из повозки и пошел навстречу, как только мужчина отделился от толпы. Судью влекла вперед не только явная принадлежность незнакомого господина к знати, но и исходившая от него угроза. Было очевидно, что всякий, кто осмелится его рассердить, вместо пленительной наружности в любую минуту мог встретиться с гримасой ненависти.

Ондайн заметила, что незнакомец, поведя бровью, коротко кивнул человечку, обменявшись с ним многозначительным взглядом, который, несомненно, относился к презренной личности судьи. Легкая улыбка появилась на его губах, но исчезла так быстро, что девушка приняла ее за игру собственного воображения.

— Это я собираюсь жениться — здесь и сейчас, согласно закону, но сначала я хотел бы сам поговорить с девушкой, — сказал он и, не дожидаясь разрешения, обратился к Ондайн, заметно поморщившись от исходившего от нее запаха: — В чем твоя вина, девушка?

Она колебалась лишь мгновение.

— Я убила оленя.

Его брови недоверчиво приподнялись.

— И тебя решили повесить только за то, что ты убила оленя?

— Да, мой господин, это неудивительно, — ответила она с горечью в голосе. — Олень принадлежал некоему лорду Ловелетту, по крайней мере он гулял в его владениях. Так что по вашей господской милости мы оказались здесь.

«По нашей милости», — мысленно поправила себя Ондайн. Она и не заметила, как, проведя с Джозефом и его друзьями много долгих дней и ночей в Ньюгейте, стала считать себя одной из них.

Незнакомец приподнял бровь, и она тут же опомнилась: глупо обличать своего возможного спасителя. Хотя почему бы и нет? Некрасивый маленький слуга еще мог бы на ней жениться, но вряд ли этот человек, аристократ… Он наверняка просто удовлетворял праздное любопытство. Так что, стоя на краю могилы, она имела право сказать ему сколь угодно горькую правду. Надежда превратилась в мучительную пытку, жестокую насмешку.

Он ничего не ответил на ее слова и только смерил взглядом с , головы до ног. Ондайн возненавидела себя, чувствуя, как пламенный острый взгляд пронзает ее насквозь.

— Ты говоришь довольно правильно, — с некоторым удивлением заметил незнакомец.

Ондайн чуть не рассмеялась, а потом вздохнула. В свое время ей не раз приходилось встречать лордов и дам, которые не могли и двух слов связать на хорошем английском. Если она умрет, то унесет с собой в могилу тайну своего происхождения, если же нет, то ей следует быть предельно осторожной. Она на короткое время закрыла глаза. Нет, она умрет! Все происходящее — безжалостная шутка! А вдруг… И она выпалила наскоро придуманную ложь:

— Мой отец был поэтом. Я путешествовала с ним и бывала при королевских дворах.

Незнакомец кивнул, продолжая ее разглядывать, и, к изумлению Ондайн, нетерпеливо обратился к судье:

— Освободите ее побыстрее, я женюсь на ней.

— Что? — взвизгнул судья, надув пухлые щеки. — Но, мой господин… Эта девушка — воровка. Конечно, лакомый кусочек, ручаюсь, но…

— Сэр, если я не ошибаюсь, по закону девушка считается свободной, если кто-нибудь возьмет ее в жены. Так вот, на ней женюсь я. А теперь снимите веревку с ее шеи и спустите се с повозки.

Онемевшая от потрясения, Ондайн молча смотрела на нежданного избавителя. Он наверняка шутит! Это всего лишь безжалостная комедия!

— Не будьте таким жестоким, господин! Перестаньте измываться надо мной! — взмолилась она.

Незнакомец нетерпеливо выругался и сам полез на тележку. Он сдернул с нее веревку, с удивительной легкостью поднял девушку на руки и поставил на землю так быстро, что она чуть не упала.

— Святой отец! — прорычал он с угрозой. — Вы слуга Господа или нет? Наверняка вас не затруднит провести короткую брачную церемонию.

— Но, мой господин… — снова залепетал судья. Терпение незнакомца лопнуло, и резкая властность изменила тон его голоса:

— Давайте бумагу, сэр.

— Но, мой господин! На чье имя…

— На имя, данное мне при крещении, сэр, Уорик Четхэм. Нельзя ли побыстрее? Я человек влиятельный, и мне бы не хотелось доводить до сведения короля, что его подданные так нерасторопны…

Больше ничего говорить не потребовалось. Толпа возбужденно гудела. Судья засуетился. Толстый священник забормотал обрывки молитвы. Ондайн почувствовала, что вместо исчезнувших кандалов ее руку сжимает твердая ладонь незнакомца.

Не надо было пить эль, подумала она. Наверное, это напиток вызвал столь странный бредовый сон. Или все-таки не сон? Ведь, больше она не ощущает грубой удавки на шее.

Она очнулась, когда чьи-то жесткие пальцы впились ей в ладонь, и, открыв глаза, встретила взгляд карих глаз незнакомца.

— Говори! — сказал он отрывисто. — Если не хочешь, чтобы тебя повесили…

Ондайн произнесла, спотыкаясь и запинаясь на каждом слове, положенный церковным уставом обет. Священник еще что-то мямлил, но незнакомец прервал его:

— Ну что, церемония окончена?

— Да, мой господин. Вы законно обвенчаны…

— Хорошо. — Он втиснул в руку служителя церкви монету. Перед ним лег свиток, в который незнакомец вписал свое имя, украсив его завитушкой, — Уорик Четхэм. Его глаза, жесткие и пронзительные, горели от нетерпения.

— Твое имя! — прошипел он. — Поставь крестик, если не умеешь писать…

Задетое самолюбие вернуло Ондайн к жизни, но она так нервничала, что не могла по обыкновению красиво и четко вывести буквы; перо дрожало, и подпись получилась едва разборчивой. «И так сойдет, — подумала она, когда вновь обрела способность соображать. — Главное — подпись можно прочитать».