Книга Петр Первый. Проклятый император - Андрей Буровский

В этих случаях речь идет о крупных полководцах; о людях, лично известных Петру. Что же говорить о самых обычных, «рядовых» дворянах или тем более о «худородных» служилых людях, без больших богатств и без обширных связей при дворе?!

Многим памятен Дмитрий Овцын, штурман Беринга. А был у него родной брат Лаврентий Овцын, и после совершения такого же «преступления», что и Бутаков, — заблудился в тумане — Лаврентий Овцын, родной брат Дмитрия, был запорот не до полусмерти, а НАСМЕРТЬ.

При Петре служилое сословие стало главным объектом развращения и главным полем экспериментов. Пётр хотел создать новое общество — нет слов. Но общество, которое он хотел получить, только очень условно может быть названо европейским. Да, внешне это общество в своих верхах европейское — манерами, одеждой, едой, утварью. Но вне дворянства и чиновничества нет даже этого внешнего европейского лоска. И даже образ жизни дворян не имеет ничего общего с сущностными чертами европейского дворянства. Никакого разделения общественной и частной жизни, никакой частной собственности, никакого верховенства закона над произволом отдельных лиц или группировок!

Пётр считал, что весь образ жизни дворян должен определяться одним только фактором — служением государству. Сначала он действовал только смотрами: вызывал дворян для того, чтобы лично определять их достоинства и посылать в ту или иную службу. Всем дворянам было строго велено представлять в Разрядный приказ, позже в Сенат, списки недорослей старше 10 лет — и детей, и приемышей. Подросткам–сиротам, которых было некому вписать в списки, велено было самим являться и записываться. В 1704 году впервые были собраны в Москве 8 тысяч недорослей, достигших служилого возраста — 15 лет. Всех их лично осмотрел и определил в службу царь, распределив по полкам и школам.

В числе этих 8 тысяч было примерно 500 недорослей из самых знатных семей Московии. Большую их часть расписали по гвардейским полкам.

В 1712 году было велено явиться всем недорослям, которые учились дома или в школах, и все они тоже были распределены лично царем на три возраста. Младшие вернулись в школы, средний возраст отправили за границу учиться, а старшие пошли в солдаты.

«Нетство», то есть неявки, рассматривались Петром как измена и карались все более жестоко.

Осенью 1714 года было велено всем дворянам от 10 до 30 лет явиться в наступающую зиму для записи при Сенате. Любой, донесший на неявившегося, пусть это будет даже его собственный слуга, получает все его пожитки и деревни.

11 января 1722 года — Ещё более жуткий указ: всякий неявившийся на смотр подвергался «шельмованию» — под барабанный бой палач прибивал к виселице бумагу с его именем, объявляя нарушителя указа вне закона; теперь всякий имел право побить, ограбить, убить этого человека. Кто такого «нетчика» поймает и приведет, получает половину его движимой и недвижимой собственности, даже если поймает «нетчика» его крепостной.

Дворяне боролись с правительством разного рода отговорками и уклонениями. Чаще всего они пристраивались к какому–нибудь бездельному интендантскому или полицейскому делу и под его прикрытием переживали в своих вотчинах военную пору. Изобилие полицейских служб, полчища всевозможных чиновников и порученцев, общая неразбериха очень облегчали им это занятие.

По словам Посошкова, есть много таких молодцов, что он мог бы один пятерых неприятелей гнать, а он, добившись наживочного дела, живет себе да наживается.

Другим способом стали неявки. «Иные дворяне уже состарились, в деревнях живучи, а на службе одною ногою не бывали». «Богатые от службы лыняют, а старые и бедные служат».

Особенно забавно описывает Посошков некоего дворянина Золотарева, который «дома соседям страшен, аки лев, а на службе хуже козы». И никто не мог взять его в службу: «кого дарами ублаготворит, а не сможет, так больным прикинется, или юродство на себя напустит и в озеро по бороду залезет».

Когда однажды Золотареву не удалось отлынять от похода, он послал вместо себя худородного дворянина под своим именем, дав ему лошадь и своего человека. А сам ездил по соседям, разорял их дома, как разбойник.

С 15 лет офицер должен был служить рядовым в полку. Познатнее, побогаче — в гвардейском, победнее — ив армейском. Рано или поздно его надлежало произвести в офицеры, но только после нескольких лет службы. Закон 26 февраля 1714 года категорически запрещает производить в офицеры людей «дворянских пород», которые не служили рядовыми и «с фундаменту солдатского дела не знают».

Воинский устав 1716 года высказывается Ещё определеннее:

«Шляхеству российскому иной способ не остается в офицеры происходить, кроме как служить в гвардии».

К концу правления Петра их три — кроме Семёновского и Преображенского ещё с 1719 года драгунский «лейб–регимент», Конногвардейский полк.

Дворянин–гвардеец жил точно так же, как и рядовой из простолюдинов, в такой же казарме, получал точно такой же паек и обмундирование и выполнял все работы рядового.

Державин в своих записках описывал, как он, сын дворянина и полковника, поступил рядовым в Преображенский полк и жил в казарме вместе с рядовыми из простонародья, вместе с ними ходил на общие работы, возил провиант, чистил каналы и бегал на посылках у офицеров.

В 1724 году в Конногвардейском полку было больше 30 рядовых из княжеских фамилий.

При этом военная служба считалась куда важнее гражданской, и герольдмейстер при Сенате специально смотрел, чтобы не больше одной трети каждой дворянской фамилии служило в гражданской службе.

До конца Северной войны дворян вообще не отпускали из полков. С наступлением мира стали отпускать раз в два года месяцев на шесть, на побывку.

Отставных определяли в гарнизоны или к гражданским делам по местному управлению. Только полная дряхлость или тяжелые увечья служили причиной для отставки. Если у отставника не было поместья, его отправляли в монастырь для пропитания из монастырских доходов или давали пенсию из «госпитальных денег».

Сочетание слов: «крепостное дворянство» — звучит как–то дико. К «крепостному крестьянству» все привыкли, а это как–то даже странно звучит… Но приходится признать эту, на первый взгляд, дикую мысль: до Манифеста о вольности дворянской (1762 год) дворянство было менее свободно, чем податные сословия. Представление о «привилегиях» дворянства так прочно усвоено обществом, что многим трудно будет осознать: были периоды в истории, когда положение дворян было куда тяжелее, куда менее свободным, чем крестьянства, и уж тем более менее свободным, чем положение купцов, городских мещан или казаков.

Сочетание слов «крепостное дворянство», скорее всего, вызовет улыбку у читателя. Но дворянство действительно было закрепощено, ничего не поделаешь. Служилые люди всегда находились у государства в самой настоящей «крепости», ничуть не в меньшей, чем крестьянство было «в крепости» у того же государства или у частных помещиков.

Известны случаи, когда крестьяне сами объясняли фискалам, что не надо винить чиновников во взятках: они по доброй воле принесли беднягам что могли. А то они, служилые, совсем бы померли от голода.