Книга Дорога на эшафот - Вячеслав Софронов

– Он что, тоже родился в Тобольске? – с удивлением спросил Василий. – И кто же этот влиятельный человек?

– Граф Разумовский, – улыбнувшись, ответил Кураев. – Подозреваю, что в вашем Тобольске он даже в мечтах своих не бывал и не хотел бы там оказаться. Но он родом из тех же мест, откуда ваши предки.

– Это так, – кивнул Мирович. – Но вряд ли он меня так вот запросто примет. Или вы и здесь посодействуете?

– Обещать не буду, но постараюсь. А прошение на высочайшее имя подайте в любом случае. Здесь тоже обещаю организовать поддержку через своих знакомых. Но если бы граф обратился к ее величеству, то она бы наверняка не отказала ему.

– Я много раз думал о нем, но все как-то не решался…

– Может, и правильно. Всему свое время. А теперь давайте обговорим наше дело. Оно, с одной стороны, довольно простое, но могут случиться всяческие непредвиденные обстоятельства. В роте, что вам подчинена, у вас есть надежные люди? Такие, чтоб пошли за вами хоть на край света? Те, кому вы доверяете…

– Найдутся, – чуть подумав, кивнул Мирович.

– Постарайтесь сойтись с ними поближе. Они вам понадобятся в нужный момент, о чем сообщу отдельно. В общих чертах картина такая: вы должны будете вывезти из крепости этого самого пленника, которого час назад привезли в столицу.

– А зачем он здесь? – поинтересовался Мирович, но тут же пожалел о своем вопросе.

– Василий Яковлевич! Я решил, мы поняли друг друга и загадки один другому загадывать больше не будем. Можете думать что угодно, но я отвечать не стану. Скажу больше – и знать не хочу. И вопроса вашего не слышал. Уразумели? Вот и хорошо. Его следует в нужный момент вывезти из крепости и передать мне…

– Тоже с маской на лице? – уточнил Василий.

– Желательно, – отмахнулся Кураев, но было видно, он не придавал тому большого значения. – Одному вам не справиться. В помощь вам прибудет Аполлон Ушаков и привезет приказ о переводе пленника. Вы с этим приказом отправитесь к коменданту, он даст вам команду вывезти узника, что и сделаете. А затем, на выезде из Шлиссельбурга, где я буду вас поджидать в закрытой карете, передадите его мне.

– И когда это случится? Завтра? Через неделю? Может, лучше забрать его прямо сейчас, пока он в Петербурге? Это облегчит нашу задачу…

– Вы ничего не поняли. Спешить в нашем деле хуже всего. Ждите приказа от меня. Он может быть отдан или завтра, или через год. Наберитесь терпения и ждите.

– Точно приедет Ушаков? Может, другой кто? Я ему не очень-то доверяю… Он может подвести в любой момент, испугаться, напиться, да что угодно. Мы же с ним знакомы не первый год, и на него никак нельзя полагаться.

Кураев его внимательно выслушал, но настоял на своем:

– Нет, пусть будет именно он. А пока прощайте, – с этими словами он протянул руку и зашагал обратно, оставив Василия в полном одиночестве.

Василий еще какое-то время смотрел вслед Кураеву и думал, чему из услышанного верить, а что пропустить мимо ушей. Так, он не верил, что если освободит пленника, – а кто скрывался под маской, Василий догадывался, – то останется в живых. И зачем им освобождать его по подложному приказу, причем тайно? Нет, все это следовало обдумать и выработать свой собственный план, но знать о нем Кураев не должен. Решив так, он вернулся к казармам, одолеваемый самыми различными предположениями. Он понимал – выбрать одно из них ему предстояло в ближайшие дни. Иначе он никогда не вернется к Анне и Петру, и они будут жить в бедности, как и он жил все эти годы.

«Нет, я перехитрю их всех, и они еще пожалеют, если откажут мне в прошении», – решил он твердо.

Через неделю он отвез в столицу прошение на высочайшее имя, составленное на нескольких страницах с двуглавым орлом наверху каждого листа. Ближе к Рождеству он сумел пробиться на прием, как и советовал ему Кураев, к гетману Войска Запорожского графу Кириллу Григорьевичу Разумовскому, надеясь, что кто-кто, а он-то должен заступиться за несправедливо обиженное семейство Мировичей, чьи ратные подвиги еще помнят в неспокойных окраинных землях России.

Гетман, одетый в светское платье, а отнюдь не в казацкие шаровары, принял Мировича в небольшой отделанной мраморными плитками приемной, где по утрам отдавал распоряжения своей многочисленной дворне. Едва глянув на насупленное лицо гетмана, Василий сразу почувствовал дурное предзнаменование и бесполезность их разговора. Так оно и оказалось. Выслушав его, Разумовский покрутил головой, поглядывая на просителя, словно прицениваясь к нему, потом открыл золотую табакерку, заложил в нос щепотку табака, приятный аромат которого доходил и до Василия. Подождав какое-то время, пока действие табака скажется, громко чихнул несколько раз подряд, отерся лежащим тут же расшитым алыми цветами платком, а когда взор его прояснился, спросил:

«Служишь? В каких частях?»

Мирович ответил, что прошел всю Прусскую кампанию от начала и до конца, ранен, сейчас вынужден поправлять здоровье. Но гетман поморщился и со скучающим видом глянул в окно.

«От меня-то чего хочешь? – наконец заговорил он. – Мои деды к шведам не бегали, потому я тут сижу, а не в Сибири…»

Мирович растерялся от такого поворота, весь сник и замолчал, не зная, что ответить. Собрался было уйти, не попрощавшись, но Разумовский, поняв, что переборщил, остановил его:

«Чего надулся, как сыч в дупле? Я тебе сказал все, как есть. Ты хлопчик дюжий, поймай свою фортуну или, как ее там, за чуб. И не выпускай…» – посоветовал он на прощание.

Когда Василий вышел на улицу, его всего трясло, словно от простуды. Он скрипнул зубами и, обернувшись к графскому особняку, зло прошипел:

– Погоди, хохол ряженый. Я перво-наперво, как возможность случится, тебя самого за чуб споймаю и об стену твою мраморную тресну, чтоб запомнил меня на всю жизнь, коль не сдохнешь после того!

Оставалось дождаться ответа от императрицы, но он не особо верил, что ответ поступит до того, как он не осуществит задуманное Кураевым похищение содержащегося в крепости арестанта. И нужно было вновь набраться терпения и ждать, чего его молодая натура не желала принимать. Но иного пути он не видел…

2

Зима для охранников Шлиссельбургской крепости прошла спокойно. Если не считать, что двое из узников сошли с ума и непрерывно кричали что-то невразумительное из своих камер, да так громко, что вопли их доносились до часовых, стоявших в карауле у наружных крепостных стен. Потом один из умалишенных ночью сумел непостижимым образом выбраться из камеры, пробрался в кордегардию, схватил оставленный там топор и отрубил головы трем спящим рядовым, а двоих покалечил. После чего умер то ли от испуга, то ли его убили оставшиеся в живых караульные. Хоронить его пришлось в дежурство Мировича во внутреннем дворике, куда он заходил нечасто. Он еще раз внимательно оглядел выходящие во двор окна темниц и отметил про себя, что занавеска на одном из них была чуть сдвинута, и на них во все глаза смотрел молодой человек примерно его возраста с небольшой рыженькой бородкой.