Книга Милкино счастье - Лана Ланитова

Константин подбежал к ней и поднял. Это оказалась Библия. Ну, конечно.

– Здравствуйте, Руфина Леопольдовна! – князь поцеловал ей руку, облаченную в темную перчатку.

– Здравствуйте, князь! Как неожиданно, – она снова смутилась и порывисто поднесла руку к бледным губам.

Взгляд Константина успел ухватить впалость ее щек и темные пятна на лбу и верхней губе.

«Бедняжка», – снова подумал он.

– Простите дорогая, я не предупредил вас о визите. Я собственно ехал по делам, но проезжал ваше имение и отчего-то решил свернуть. Как ваше драгоценное здоровье?

– Спасибо, – улыбнулась Руфина. – Все хорошо.

Она старалась не смотреть на князя, прикрывая рот платком.

– Отчего вы не написали Анатолю? Он бы вас встретил, – оправдывалась она. – Если бы он знал, что вы будете проездом, то он бы приехал сюда из города.

– Ну, насколько я знаю, граф очень занят по службе. Я писал ему, и он пояснил мне, что у него дела…

– Да, он занят в Губернской управе. Мы с детьми даже летом видели его нечасто. Дочки скучают по нему. Но, служба есть служба.

Они шли по аллее к светлому двухэтажному дому. Князь чувствовал себя чуть неловко и думал о том, как уместнее начать разговор.

– Скоро обед. У нас по-простому, но смею ли я пригласить вас, Константин Николаевич, отобедать с нами?

– Да, с удовольствием, – отвечал Константин. – Я, по-правде говоря, не займу у вас много времени. Кучер ждет меня недалеко от дороги. Я заехал лишь случайно, наугад. Подумал, вдруг Анатоль освободился от служебных дел и заехал в родные пенаты?

– Увы, мой друг, – со вздохом отвечала Руфина. – Я думаю, что появится он здесь не раньше середины октября. Ровно тогда, когда мы и собирались отсюда уезжать.

– Ну да, да… А вы, графиня, сами не ездите в город? – полюбопытствовал князь.

– Нет, князь. Я не езжу одна, без Анатоля. У меня дети, много вещей. И потом мое положение… Оно не делает меня путешественницей.

За скромным обедом князь ел мало, сославшись на плохой аппетит. Однако похвалил утренний пирог с капустой. А к щам почти не притронулся. Руфина тоже стеснялась этого светского щеголя, а потому редко открывала рот, перебирая складки на скатерти. Дети обедали отдельно. Маленькие девочки кротко поздоровались с князем и, словно послушные монашки, удалились вслед за бонной.

«Господи, какая скука! И это отпрыски Анатоля? Мой бог…»

– Князь, мы тут привыкли к уединенности в глуши. Мне нечем вас развеселить, – бледные губы расползлись в натянутой улыбке.

Украдкой она рассматривала этого красавца. Запах его одеколона вызывал восхищение и нервную дрожь. Длинные пальцы с ухоженными ногтями, тонкий батист белой сорочки, тугой шейный платок, английские золотые булавки, запонки, дорогое сукно модного фрака, волнистые волосы, длинный нос. Господи, кому достанется этот красавец? Он словно бы выпал из иной, блестящей и возвышенной жизни, полной шумных балов, светских раутов, шампанского, огней, лоска столичной жизни. Где он, Санкт-Петербург, милый ее сердцу? Она даже в молодости никогда не блистала на балах. Но очень любила столицу. Любила прогуливаться по берегам серой Невы…

– Мой бог, Руфина Леопольдовна, полно, да неужто вы меня еще и развлекать должны? Меня, незваного гостя?

– Князь, вы всегда в нашем доме желанный и почетный гость. Просто мое нынешнее положение делает меня скучной и неловкой. Знаете ли, все мысли куда-то уходят перед важным событием…

– Я вас отлично понимаю, – он чуть лукаво улыбнулся. – Вернее, готов понять. До конца понять состояние матери, вынашивающей дитя, не в силах ни один мужчина. Я готов попенять на занятость Анатоля, что в столь ответственный период он не рядом с вами. Вам, как никогда, нужна его поддержка.

– Ах, я привыкла справляться сама. Мой муж часто занят… Почему вы совсем не едите? Может, заказать повару какое-нибудь другое блюдо? Вы скажите, я прикажу приготовить.

– Нет-нет. Что вы! К чему такие хлопоты? Я право, не так голоден…

– Князь, расскажите тогда о том, что нового в столице. Давно вы виделись с Добромысловыми? А как поживают Шнейдеры? Как княгиня Вильдт? И, кстати, как чувствует себя ваш папенька?

– Благодарю вас, папенька здоров и кланяется вам.

– Вы тоже передайте ему мой низкий поклон. А как ваша сестрица? Наверное, совсем взрослая?

– Да, сестра уже блистает на балах. Папаша ищет ей достойного жениха, – князь улыбнулся.

– Когда же вы, князь, порадуете нас своей женитьбой?

– Ох, верно, не скоро. Как сказал Сократ: «Женишься ты или нет – все равно раскаешься», – рассмеялся князь.

– Я узнаю ваши рассуждения, – улыбнулась графиня Краевская. – Ох, видно, не одной еще красавице вы сердце разобьете, прежде чем остепенитесь.

Они вспомнили еще несколько известных фамилий, обсудили и столичные новости. Руфина чуть развеселилась и почувствовала себя непринужденней.

«Ах, как он мил, – думала она, – недаром Анатоль так лелеет дружбу с князем».

– Расскажите, что еще нового в Петербурге? Признаюсь, ваши рассказы, как глоток чистого воздуха, – проговорила она и тут же смутилась. – Нет, вы не подумайте, я целыми днями занята детьми, их обучением, молитвами. Мне, в общем-то, некогда скучать…

– Ну, отчего же? Я готов вам рассказать один светский анекдот. Хотя, какой там анекдот… Так, лишь смешная и вздорная история. Стоит ли она внимания?

– Ах, расскажите. Мне, право, интересно. Здешняя жизнь полна лишь тихой рутины. Поэтому я вся во внимании, – улыбнулась графиня, добродушно прищурив близорукие глаза.

– С одним графом, а я не буду называть его фамилию по известным причинам, случился настоящий карамболь. Если не сказать более. Скандалец вышел на всю столицу.

– Да? Очень интересно. Расскажите… Вы такой прекрасный рассказчик, – серые глаза загорелись почти детским любопытством.

– Вы мне льстите, графиня. Однако я весь к вашим услугам. Итак, некий граф N. довольно часто изменял своей супруге. И так, ловкач, делал это хитро, что его бедная графиня ничегошеньки не замечала. Он умел быть настолько убедительным, что она верила ему даже тогда, когда его адюльтеры были известны всему свету, кроме несчастной и обманутой женщины. Да, в свете было много сплетен на этот счет. Но наш герой их игнорировал. Писались даже эпиграммы. Но все бестолку. Графине не раз намекали на неразборчивость супруга, но она не желала или не могла-с увидеть очевидное.

Улыбка исчезла с лица беременной Руфины. Она немного напряглась и вся поддалась вперед, олицетворяя собой полное внимание.

– Итак, наш жуир[64] прожигал собственную жизнь в полнейшей вседозволенности. Кроме того, что он волокитился за светскими цирцеями, не пропуская ни одной юбки мимо себя, он, страшно сказать, довольно часто опускался до общения с дамами полусвета, – в этом месте князь сделал страшные глаза и понизил голос. – Мне даже неловко говорить, но наш герой был постоянным посетителем борделей. Все столичные гризетки знали его в лицо и по имени. Вот, как прославился наш донжуан. И все бы шло у него гладко, если бы он не пустился в совершеннейше неприятный роман с собственной прислугой. Да-да! Каков курьез: он завел себе смазливую горничную и втихаря от супруги сошелся с ней. Да так сошелся, что покупал ей дорогие наряды, тратя свое состояние, украшения, поездки на курорты, квартиры… Горничной! – в этом месте князь неестественно рассмеялся, лукаво приподняв тонкие брови. – А как же бедная супруга, спросите вы. А супруга ни о чем не подозревала, ибо жила в это время в деревне. Да-с, граф ее отправил в деревню, с глаз долой, так сказать. А сам с полюбовницей проводил все дни и ночи. Да, где? В фамильном особняке. На супружеском ложе… Так-то. Что дальше? А дальше наша история имела известный итог. Эпилог ее был смешон. Добрые люди рассказали все графине. Она приехала тайно, рано утром, и застала любовников врасплох. В чем, вы спросите меня, заключен карамболь? А в том, что вся прислуга в доме видела, как наш бонвиван и любитель дерзких адюльтеров бегал от супруги по имению в одних подштанниках. А горничная что? Горничную заперли в подвале и высекли за нерадение и любодейские забавы. Да, кстати, потом ее сдали в полицию. Там ее продержали с месяц, а после выдали желтый билет и отправили в «дом терпимости», где ей и было самое место. Что еще взять с потаскухи? Ах, простите мне мой моветон.