Книга Миф. Греческие мифы в пересказе - Стивен Фрай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слово «Вавилон» наводит нас на мысли о ближневосточной цивилизации, что славится распутностью и злоупотреблениями. Висячие сады были одним из Семи чудес света, а сам Вавилон — крупнейшим городом на Земле[227]. Вавилонская империя подмяла под себя большую часть Малой Азии, и некоторые считали, что наша история на самом деле происходила в Киликии, царстве, которое основал Килик, до того, как присоединился к Кадму и другим сыновьям Агенора в поисках Европы. Овидий, однако, в этой версии запросто определяет место действия посреди Вавилона, и потому там же определил его и я.
Ну и вот, жили-были в Вавилоне два семейства, враждовавших не одно поколение подряд, никто не помнил, почему. Великие дворцы этих семейств располагались на главной улице города стенка в стенку, но детей из соответствующих дворов растили во вражде к соседским, им запрещали разговаривать друг с другом, переписываться или даже подавать друг другу знаки.
В одной семье был сын по имени ПИРАМ, а в другой — дочка ФИСБА, и они как-то ухитрились влюбиться друг в друга вопреки всем преградам на их пути. Они обнаружили маленькую брешь в общей стене между домами. Через это отверстие они шептались, обменивались взглядами на жизнь, поэзию и музыку, пока не поняли, что влюбились по уши. Дырка в стене была слишком маленькой, друг к другу не прикоснешься, зато это милосердное отверстие позволяло дышать жаром юной пылкой страсти друг другу в рот, а запретность чувств и волнующая недосягаемая близость эту страсть лишь подогревали.
Обмен горячим юношеским дыханием так воспламенил их, что однажды ночью, обезумевшие до невыносимости, они решили удрать каждый из своего дома и встретиться во тьме на могиле предка Пирама — ассирийского царя НИНА, основателя великого города Ниневии.
И вот на следующий вечер гибкая и сообразительная Фисба проскальзывает мимо стражников своей опочивальни и часовых у отцова дворца и вскоре оказывается за городскими стенами, возведенными много лет назад ее праматерью, царицей СЕМИРАМИДОЙ. Добравшись до условленного места, Фисба натыкается там не на возлюбленного Пирама, а на дикого льва, чьи челюсти истекают кровью недавней добычи — вола. Напуганная львиным ревом, Фисба сбегает с кладбища. В спешке и страхе побега роняет вуаль. Лев приближается к вуали, обнюхивает ее, хватает зубами и мотает туда-сюда, пачкая воловьей кровью, размазанной по морде, после чего бросает ткань на землю, взревывает напоследок и трусит в ночь.
Чуть погодя Пирам оказывается на том же месте и устраивается ждать возлюбленную под высокой шелковицей, усыпанной тяжким летним бременем белоснежных плодов. Столп лунного света пробивает крону дерева и озаряет лежащую на земле вуаль Фисбы, замаранную и пропитанную кровью. Пирам подбирает ее. Охваченный ужасом, видит он вышитый герб семьи Фисбы на окровавленном льне — более того, он узнает запах девушки, с которой столько раз обменивался необоримой горячностью любовного дыхания. Отпечатки лап на земле говорят о визите льва.
Кровь, отпечатки лап, семейный герб, неповторимый запах самой Фисбы — ясный трагический смысл всего этого ослепляет Пирама. С криком отчаяния он вынимает меч и закалывает себя в живот, ширит рану, торопится воссоединиться с погибшей возлюбленной. Кровь брызжет из него фонтаном, красит плоды белой шелковицы в красный.
— Вы отняли у меня мою возлюбленную Фисбу прежде, чем успели мы соединиться на недолгий срок нашей жизни! — кричит Пирам небесам. — Так пусть же мы будем вместе в бескрайней ночи вечной смерти! — С этими благородными словами он падает замертво[228].
Входит Фисба. В руках у мертвого Пирама она видит свою вуаль, замаранную кровью. Видит отпечатки львиных лап и совершенно отчетливо считывает, что тут произошло.
— О боги, как можно быть такими завистливыми к нашей любви, чтобы не дать нам даже и одного мгновения счастья? — вопиет она.
Видит меч Пирама. Он еще горяч и влажен от его крови. Она бросается на меч, погружает его в свою плоть с криком торжества и восторга — в самом фрейдистском самоубийстве в истории.
Когда оба семейства оказываются на месте трагедии, они, рыдая, вешаются друг другу на шеи и молят о взаимном прощении. Вражда исчерпана. Тела влюбленных сжигают, а прах смешивают в одной урне.
Духи же их… ну, Пирама превратили в одноименную реку, на тысячи лет, а Фисбу — в ручей, чьи воды впадают в Пирам. Русло Пирама (ныне — Джейхан) перегородили дамбой и построили на ней гидроэлектростанцию, и страсть возлюбленных ныне питает электросети в турецких домах.
Более того, в честь любви и самопожертвования этой пары боги постановили, что плоды шелковицы отныне должны быть глубокого багряного цвета — цвета их страсти и крови.
Среди многочисленных дочерей океаниды Дориды и морского бога Нерея была нереида ГАЛАТЕЯ. Названная так за белоснежность кожи, она была предметом обожания циклопа ПОЛИФЕМА. Он не из первородных циклопов: Полифем был свирепым и безобразным отпрыском Посейдона и океаниды ФООСЫ.
Сама же Галатея любила АКИДА, сицилийского пастушка с незамысловатым обаянием и красой. Пусть и был он сыном речной нимфы СИМАФИДЫ и бога Пана, Акид — простой смертный. Однажды ревнивый Полифем застал Акида и Галатею в объятиях друг друга и швырнул в юношу валун; Акида придавило и убило. Галатея в своем горе смогла привлечь достаточные силы и возможности, а может, и друзей с Олимпа, и Акида удалось превратить в бессмертного речного духа, с которым она и соединилась навек. Их история — тема пасторальной оперы Генделя «Акид и Галатея».
Раз уж мы заговорили о девицах с именем Галатея, имеет смысл познакомиться еще с двумя. У ПАНДИОНА Фестского, с Крита, был сын ЛАМПР, женившийся на некой Галатее. Лампр совершенно не стремился плодить девочек и сказал жене, что, если родит дочку, пусть убьет ее, а они продолжат пытаться, пока она не родит желанного Лампру сына. Их первенцем стала прелестная девочка. Галатее не хватило духу ее убить — да и какой же матери хватит? — и она сказала мужу, что родился здоровенький мальчик, а назвать она его хочет ЛЕВКИППОМ (белая лошадь).
Лампр поверил жене на слово и никакими анатомическими осмотрами утруждаться не стал, и вот так Левкипп, воспитанная мальчиком, выросла в пригожего, умного и всеми любимого юношу. Но подходил подростковый возраст, и Галатея все больше боялась, что роскошные природные формы ее дорогого чада и зримое отсутствие какого бы то ни было пушка на подбородке должны рано или поздно выдать все Лампру, а он был не из тех людей, кто готов легко закрыть глаза на обман.
