Книга Константинополь. Последняя осада. 1453 - Роджер Кроули
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще один важный участник того, что происходило весной 1453 года, мирно пребывающий в пределах современного города, — сами пушки. Разбросанные по всему Стамбулу, они дремлют рядом со стеной или во внутреннем дворе музея — грубо перехваченные обручами стволы, по большей части не пострадавшие за пять веков от непогоды. Иногда рядом с ними лежат превосходные гранитные или мраморные ядра, которыми они стреляли. Что касается гигантской пушки Урбана, то от нее не осталось и следа — вероятно, ее переплавили в турецком литейном цехе в Тофане. Через какое-то время за ней последовала огромная конная статуя Юстиниана. Мехмед снял скульптуру с пьедестала по совету своих астрологов, но случилось так, что она долгое время лежала на площади перед тем, как ее в конце концов отправили на переплавку. Французский ученый Пьер Жиль видел некоторые ее части в XVI столетии. «Среди кусков находились ноги Юстиниана величиной больше меня, и его нос, чья длина превышала девять дюймов. Я не решился открыто измерить ноги лошади, пока они лежали на земле, но тайком измерил одно из копыт и нашел, что оно имеет в высоту девять дюймов». Это было последнее «явление» великого императора и величия Византии, прежде чем их поглотила печь.
Заложенная арка Цирковых ворот.
В этой войне произошло такое множество событий, что перо не в состоянии описать их все, а язык — перечислить.
Падение Константинополя — или взятие Стамбула — стало своего рода вехой в истории Средних веков. Новости распространялись в мусульманском и христианском мире с поразительной быстротой, и жадный интерес к истории помог сохраниться великому множеству рассказов, а потому кажется, что данному событию очень повезло по уникальной степени освещенности. При ближайшем рассмотрении, однако, сумма частей оказывается несколько меньше, чем целое. Число очевидцев совсем невелико, и в основном это христиане. Имена многих из них уже хорошо знакомы читателям этой книги: архиепископ Леонард Хиосский, суровый служитель католической церкви; Никколо Барбаро, судовой врач, который писал наиболее надежно датируемый дневник; Джакомо Тетальди, флорентийский купец; православный русский, Нестор Искандер; Турсун-бей, турецкий чиновник, и еще несколько свидетелей, таких как Георгий Сфрандзи, чьи хроники заставляют поломать голову современных историков. За этими очевидцами следует небольшая группа тех, кто жил вскоре после этих событий и узнал о них из вторых рук — Дука, легкий на перо греческий хронист, чье изложение ярко, ненадежно и полно апокрифических историй, что весьма оживляет повествование, — и другой грек, Критовул, судья с острова Имброс, автор, уникальный в том отношении, что, будучи христианином, он изложил протурецкую версию. (Одна из многих задач, которые он ставил перед своим трудом, состояла в том, чтобы его читали «все западные народы», в том числе и населяющие Британские острова.) Последующие века явили нам множество различных версий с обеих сторон. Некоторые представляют собой простой пересказ, другие добавляют слухи, утраченную устную традицию, легенды, а также утверждения христианской и турецкой пропаганды, в результате чего получается крепкая смесь не поддающихся проверке сведений. Таков набор повествований, на основе которых написана эта книга.
Многие из трудностей, возникающих при работе с данными источниками, свойственны истории как таковой, в особенности истории донаучного периода. Свидетели осады весьма склонны к значительным округлениям, когда речь идет о численности армий или потерях сторон, датах и временных отрезках, пользуются приводящими в отчаяние местными системами мер и весов и сильно преувеличивают то, что услышали от других. Хронологическая последовательность событий представляет собой некую условность, а разграничение фактов, выдумок и мифов оказывается серьезной проблемой. Религиозные предрассудки так тесно переплетаются с событиями, что в рассказ о взятии Константинополя люди верят как и в произошедшее в действительности. И, конечно, представления об объективном повествовании всему этому совершенно чужды.
У каждого автора есть свои цели и мотивы в отношении излагаемой им версии, и потому необходимо проявлять осторожность, имея дело с утверждениями и особыми интересами каждого из них. Суждения обычно обусловлены религией, национальностью и мировоззрением. Венецианцы, разумеется, будут расхваливать бесстрашие своих моряков и поносить за предательство генуэзцев — и наоборот. Итальянцы будут обвинять греков в трусости, лености и глупости. Католики и православные станут бросать друг другу тяжкие упреки в ответственности за возникновение схизмы. У христиан поиск объяснения (теологического или светского характера) причин падения Города ставится во главу угла, и страницы их трудов пестрят словами осуждения. И, конечно, все христианские авторы привычно посылают проклятия в адрес кровожадного Мехмеда — за исключением Критовула, всячески старающегося угодить султану. Турки, естественно, позволяют себе аналогичные выпады в адрес христиан.
Все рассказы очевидцев ярки — их авторы прекрасно осознавали, что наблюдали и пережили в высшей степени экстраординарное событие, — но их версии полны странных умолчаний. Учитывая огромное значение 1453 года для истории турецкого народа, остается удивляться, почему сохранилось так мало рассказов современников с турецкой стороны о взятии Города. Нет рассказов очевидцев, и почти ничего не известно о чувствах и побуждениях мусульманских воинов, за исключением письма шейха Акшемсеттина Мехмеду. Турецкое общество по большей части оставалось неграмотным, повествования о событиях носили в основном устный характер. Традиция письменной фиксации индивидуальных сообщений отсутствовала. То, что мы имеем, существует в форме кратких хроник, переработанных позднее с целью формирования легенды о династии османов, поэтому о взглядах турок зачастую приходится узнавать, читая между строк христианских авторов. 1453 год необычен, являя собой историю, написанную по большей части побежденными.
Достаточно неожиданна краткость свидетельств, исходящих от православных греков. Причина, по-видимому, в том, что многие видные византийцы были убиты при разорении Города или, возможно, испытали слишком сильное потрясение, подобно Георгию Сфрандзи, и не могли останавливаться на деталях. Христианская версия событий, таким образом, исходит в основном от итальянцев и греков-униатов, в высшей степени неприязненно отзывавшихся о православных защитниках Города.
Вследствие всего вышеперечисленного история падения Константинополя продолжает таить в себе немало загадок, которые, по-видимому, никогда не удастся разрешить. Каким образом турки перемещали собственные суда, остается предметом острых дискуссий среди турецких историков. Продолжает волновать и тайна смерти Константина — каждая из конкурирующих версий имеет своих сторонников. Конечно, и сам Константин до сих пор предстает туманной фигурой по сравнению с нетерпеливым, неугомонным Мехмедом, поистине, как казалось, вездесущим во время осады.
