Книга Конец Смуты - Иван Оченков

— Здравствуй, князь Дмитрий Мамстрюкович, — выделил я особо большого воеводу, устроившись в кресле поудобнее, — и вы, честные бояре, тоже.

— И тебе государь, многая лета!

Справа и чуть впереди меня привычно занял место Никита Вельяминов, фон Гершов — слева сзади, а Анисим и вовсе не выходил из дверной ниши, стоя там наготове.

— Чего нового приключилось в моем богоспасаемом царстве и его окрестностях?

— Слава богу, все благополучно, — степенно отвечал Черкасский. — вот только гонец из Москвы прибыл с грамотами от Собора и Думы, так мы и рассудили, что надо собраться, вдруг чего срочное.

Похоже князь с прочими воеводами в очередной раз затеяли маленькую фронду. Все возникавшие по ходу дел проблемы, я, до сих пор, сначала обсуждал в тесном кругу своих сторонников. Потом, разумеется, вопрос выносился на всеобщее обсуждение, но заранее взвесив все «за» и «против» я, после недолгого обсуждения выносил заранее подготовленное решение. Сегодня же на постных рожах воевод было написано, «ты, дескать, государь, как хочешь, а без нас сегодня не решить!»

— Ну, и где гонец? — спросил я, усиленно делая вид что ничего не понял.

— Здесь я, государь, — повалился в ноги вошедший дворянин в запыленном кафтане.

Кивнув головой Никите чтобы принял письма, я милостиво спросил:

— Как тебя зовут?

— Холоп твой, Ивашка Нагой.

Услышав имя, Никита сделал полшага назад и коротко пояснил:

— Царицы Марии Нагой двоюродный племянник.

— Где служишь? — продолжал я допрос.

— В жилецких сотнях, государь.

Хм, интересно получается, парень из опального ныне рода послан с важными донесениями. Хотя, собственно, жильцы для того и собраны в Москве чтобы исполнять различные поручения вроде этого. Правда, большинство из них с началом похода поверстаны в государев полк, и в столице остались лишь те, кто рылом, в смысле родом, не вышел.

— Давно прибыл?

— Только что, государь.

Теперь понятно, доложился охране, те дали знать Черкасскому. Были бы рейтары или стрельцы, доложили Вельяминову, но сегодня не их день. Бог с ним, потом разберемся.

— Накормить, напоить, спать уложить, — велел я, показывая на гонца, — да за службу дать…

— Полтину, — закончил за меня Никита, пока я не одарил служивого паче меры, как уже не раз бывало.

Ну, полтину, так полтину, гонец еще раз поклонившись ушел обрадованный, а я повернул голову к дьяку разбиравшегося с посланиями.

— Чего там?

— Печати целы, государь.

— Уже хорошо, а написано, чего?

Дьяк вздохнул, набрав побольше воздуха, затем резким движением сломал печать и развернув свиток начал нараспев читать.

— Государю, царю и великому князю Ивану Федоровичу Всея Великия, Малые и Белыя Руси самодержцу, верные его холопы Никита Романов, да Дмитрий Трубецкой и Иван Мстиславский челом бьют. В нынешнем 121 году…

С трудом продираясь сквозь монотонный голос дьяка привычно выговаривавшего присущие этому веку канцеляризмы, пытался я вникнуть в содержание документа. Судя по всему, послан он был еще до получения известий об удачном штурме Смоленска, а потому писавшие осторожно интересовались как идут дела. Жаловались также на скудость, как людьми, так денежную. Подати не поступали, торговля никак не набирала довоенные обороты, короче хоть ложись и помирай!

— А пуще того, великий государь, прознав про твое отсутствие, вор казак по прозванию Баловень, вздумал подойти к Москве и грозить разорением, требуя кормов богатых за службу ратную. А мы, твои верные холопы, никакой службы от сих разбойников николи не видели, и никаких кормов оным ворам давать не захотели. А сей разбойник и душегуб Баловень, всяко лаял и бесчестил твое царское величество. Тогда князь Дмитрий Пожарский со товарищи и прочими московскими чинами, на сего Баловня крепко ударил и самого его и многих людей его побил! А было сие в двадцатый день месяца мая. И сидит теперь сей вор в заточении, ожидаючи твоего суда милостивого и строгого, а ты нам, государь, отпиши, держать ли его дальше в темнице, тебя дожидаясь, или казнить сразу!

Теперь понятно, подошли разбойники и поставили мою разлюбезную Думу на счетчик. После чего лучшие люди присели на пятую точку ровно, и стали ожидать развития событий. Но тут, на счастье, сильно болевшему в последнее время Пожарскому стало лучше, и он пресек беспредел. После чего лучшие люди встрепенулись и доложили, что все разрулили. Красота! А ведь теперь их еще и наградить придется за верную службу. Их, а не Пожарского! Хотя Пожарского тоже, но сперва их. Формально управлять Москвой осталась Собор и Боярская Дума, но реальная власть была сосредоточена в руках именно этого триумвирата. Почему их троих? Ну, Дмитрий Михайлович был, во-первых, сильно болен, а во-вторых ниже всех отечеством. Таким образом, чтобы поставить его во главе, надо было включить и всех, кто выше его происхождением, а их, паразитов, и так слишком много на моей шее. Поэтому пришлось ограничиться этими тремя наиболее авторитетными боярами. Ну, в принципе, ругаться сильно нечего, как бы то ни было, а с ситуацией справились. Теперь, что делать дальше? Судьба Баловня меня интересует в самую последнюю очередь. Пусть хоть с солью его съедят. А вот казаки, бывшие с ним как раз интересны, особенно если придется воевать дальше.

— А тех казаков, — продолжал читать дьяк, — кои в винах повинились и захотели твоему царскому величеству послужить, поверстали в службу, разделив на три полка. Первый отослали под начало воеводы Михаила Бутурлина под Воронеж в опасении татарских набегов. Второй отослали к его брату Василию, посланному ранее в Астрахань очистить волжский торговый путь. Третий же под началом воеводы князя Семена Прозоровского отправили в опасении свейского воровства в новгородские земли.

— Весьма рады мы, радению к делам верных слуг наших — объявил я, прослушав наконец донесение боярского триумвирата, — еще есть какие дела?

— Есть, как не быть, — поднялся с лавки Куракин, — рында твой князь Василий Лыков, отъехать просится.

Васька Лыков после приснопамятного награждения безвылазно сидел в шатре окруженный вооруженными холопами, сказавшись больным.

— Что так? Мы его службой премного довольны и никакой опалы на своего верного стольника не возлагаем!

— Да занедужил, — пожал плечами ходатай.

— Ну, коли занедужил, тогда чего уж. Все под богом ходим. Вот напишем ответ думе, пусть и отвезет. А заодно лекарю моему ОˊКоннору покажется, пусть пролечит его болезного.

— Спаси тебя господь, государь.

— Еще есть надобности?

— Да, покуда нет…

— Тогда я вопрос вам задам. Каково дела движутся на бастионах?

Услышав вопрос, воеводы начали морщиться, как от зубной боли. Ван Дейк, тщательно изучив уцелевшие укрепления смоленской крепости, составил план по превращению ее в настоящее чудо современной фортификации. Ознакомившись с проектом, а главное со сметой, я посоветовал своему розмыслу умерить аппетит и спуститься с небес на грешную землю. Поразмыслив, Рутгер согласился со мной и составил новый проект. Суть его заключалась в следующем. Основой укреплений оставались прежние каменные стены, которые предполагалось усилить артиллерией, переброшенной из крепостей внутри России, потерявших свое значение для обороны страны. Но в проломах стены не восстанавливать, а построить на их месте современные бастионы. Для начала деревоземляные, с тем, чтобы впоследствии обложить их камнем. Этот проект по количеству работ, а главное по цене, выглядел куда более реальным. И что еще не немаловажно, ничего не мешало позже вернуться к первоначальным замыслам и окружить весь кремль кольцом каменных бастионов. Эх, были бы деньги, а сунуть их всегда есть куда!