Книга От животного – к Человеку. Ведение в эволюционную этику - Валерий Даниленко

Между тем римско-католические власти были правы в том, что в концепции универсального эволюционизма П. Тейяра де Шардена видели ересь. Как эволюционист, её автор увидел эволюционное завершение Христа в таинственной точке Омега. Но он был не только эволюционистом, но и пантеистом. Его пантеизм имел особую форму – панхристианизма. Его Иисус-Омега очень далёк от новозаветного. Как пантеист, он растворил Христа в универсуме, тем самым превратив его в «универсального Бога», в «Бога Эволюции». В его представлении Бог приобрёл весьма абстрактный вид. В одной из проповедей он обрисовывал его так: «Для каждого из нас у Бога разное лицо, разная точность его восприятия. Но поскольку все мы люди, мы не можем отделаться от чувства и от идеи, что над нами и впереди нас существует высшая энергия, в которой мы должны признать – поскольку она выше нас – увеличенный эквивалент нашего разума и нашей воли» (там же. С. 119). Что же касается «Феномена человека», то в нём Иисус Христос даже теряет имя. Он становится мистической точкой Омега.

П. Тейяр де Шарден не мог порвать с церковью. Но он ясно сознавал, что никогда она не сможет принять его доктрины. Расхождения между римско-католической властью и им были мировоззренческими. В письме к другу он писал в 1933 г.: «Но, оставив в стороне этот капитальный пункт (о вере в Христа. – В. П.), мы различаемся, Рим и я, двумя представлениями Мира, которые не то что взаимоисключающи, но противоположны. Это по сути беспощадная борьба между статичным пессимизмом и прогрессивным оптимизмом» (там же. С. 155).

В лице П. Тейяра де Шардена блюстители ортодоксального христианства видели своего врага. На путь критики традиционного христианства он вступил ещё в 1916 г., когда написал свою первую теоретическую работу – «Космическая жизнь». Она оказалась программной. В её первой главе он писал: «Христианство… не даёт конкретного решения ни одной человеческой проблеме: оно подвешено в воздухе, пока ему не дадут основу в эволюционном становлении» (там же. С. 244). Эту основу французский мыслитель будет подводить под христианство всю жизнь.

Главное, чего не могут принять у П. Тейяра де Шардена ортодоксальные теологи, состоит в том, что научная сторона в его концепции явно преобладает над религиозной. Уже в «Космической жизни» на место креационизма он поставит научный эволюционизм. Уже в этой работе речь идёт о физиогенезе, биогенезе, психогенезе и культурогенезе. В «Феномене человека» они получат детальное освещение (подр. анализ концепции П. Тейяра де Шардена см. в конце нашей книги «Свет Прометея»). Но уже и в «Космической жизни» они приобретают первоначальные очертания. Так, по поводу двух первых ступеней эволюции он писал: «Жизнь обязана материи и нуждается в ней. Жизнь появилась и развивается в зависимости от всей Вселенной. Она вовлечена некоторым тайным образом в общее движение на материальной основе, которым является целостное становление Космоса. Через общую материю все живущие – уже одно. Итак, через их жизнь прежде всего они сплавлены между собой» (там же. С. 244).

Концепция П. Тейяра де Шардена открыта для её дальнейшей научной разработки. Уместно в связи с этим привести слова самого её автора, которыми он отреагировал в 1941 г. на книгу знаменитого английского биолога-эволюциониста и атеиста Джулиана Хаксли «Уникальность человека». Он писал: эта книга рассматривает человека «в манере столь параллельной моей (правда, не интегрируя Бога в конце серии), что я чувствую утешение и поддержку» (там же. С. 151).

Гонения римских властей на автора «Феномена человека» вполне естественны. Иначе и не могло быть. Он пытался осуществить невозможное – соединить веру и разум, религию и науку. До конца дней он верил, по его собственному выражению, в «естественное согласие между наукой и религиозной догмой» (там же. С. 119). Он был самым великим среди тех, кто пытался осуществить синтез религии и науки, но даже и ему это не удалось, поскольку это не может удасться никому.

Обращение к религиозному смыслу жизни естественно у священников. А как это выглядит у других людей. Уже много лет мы живём во времена поощрительного отношения власти к религии. Как к этому относиться? Как должен относиться к религии эволюционист? Эволюционистски, т. е. видеть в ней исторически объяснимый продукт духовной культуры, сыгравший огромную роль в культурогенезе. На протяжении многих веков она была главным путеводителем формирующегося человечества в мире.

В той мере, в какой религия оказывает помощь нравственности и в наше время, в той мере её следует принимать и сейчас. Но отсюда не следует, что мы должны радоваться распространяющейся клерикализации нашего общества. Радоваться здесь нечему. Всё дело в том, что она отвращает людей от научного мировоззрения и возвращает их в Средние века, где господствовал теоцентризм. Распространение религии в нашем обществе, таким образом, со временем может перерасти ту границу, которая отделяет показную религиозность от религиозного мракобесия, от которого наука освобождалась в течение долгих и мучительных столетий. Не буду здесь напоминать о судьбе Роджера Бэкона, Джордано Бруно, Галилео Галилея, Жульена де Ламетри, Вольтера и многих других выдающихся людей, пострадавших от церкви.

4. 2. От лжи – к истине

Что есть истина? Адекватная модель познаваемого объекта. «Всеобъемлющая» истина – адекватная модель универсума. Иначе её называют научной картиной мира.

Научная картина мира не должна быть достоянием одних учёных. Её постижение – вот цель массового научного образования. Наш народ это давно понял и выразил в своих пословицах. Таких, например: Наука (ученье) – свет, а безнаучность (неученье) – тьма; За одного учёного двух неучёных дают; Науки разум изощряют; Без науки умней не станешь; Человек неучёный что топор неточёный; Наука не бука, она не стращает, мрак не-знанья разгоняет; Ошибся не ошибся – вперёд наука.

Наш мудрый народ учит: Мир освещается солнцем, а человек – знанием; Знание – свет, указывающий путь в любом деле; В знании избытка не бывает; Наука любознательна, невежество любопытно; Наука хлеба не просит, а сама хлеб даёт, Наукой свет стоит, ученьем люди живут; Где высоко стоит наука, стоит высоко человек; Наука и труд дивные всходы дают; Учение и труд всё перетрут; Наука переменит природу; Наукой люди кормятся; Без науки как безрукий; Больше науки – умелее руки; Кто любит науку, тот и изобретает.

А тем, кто никак не может справиться с ненасытной жаждой обогащения, придётся вдалбливать всего-навсего две пословицы: Учение лучше богатства и Учение – вот лучшее богатство.

Но постижение науки даётся нелегко. Недаром говорится: Всякая наука – не без труда; Наука учит только умного; Наука – мука; Идти в науку – терпеть и муку; Наука не пиво – в рот не вольёшь; Всю науку не изучишь, а себя измучишь. Тем не менее не стыдно не знать – стыдно не учиться, Молодому наука что печать к воску; Сам не научишься – никто не научит; Худое без науки даётся.

Жажда познания – вот черта, отличающая подлинного учёного от мнимого. Яркое тому подтверждение – Михайло Ломоносов (1711–1765). Его жажда познания была мирообъемлющей.

М. В. Ломоносов обладал «мирообъемлющим умом» (выражение В. Г. Белинского о В. Шекспире). Е. Лебедев писал: «Несмотря на то, что в каждой отдельной области Ломоносову приходилось решать задачи весьма специальные, требующие основательных специальных же познаний, эта отличительная черта его творческой индивидуальности, эта органичная целостность взгляда на мир и человеческую культуру сопутствовали ему во всех его общих и частных просветительных начинаниях» (Лебедев Е. Михаил Васильевич Ломоносов. Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. С. 158).