Книга На Фонтанке водку пил - Владимир Рецептер

Сочинив неуклюжую надпись, Р. вернулся в гостиную и уже перед самым уходом Анны Андреевны рискнул передать книжку по назначению.

Ахматова была благосклонна и на прощание сказала Р., что в Ленинграде он может позвонить ей по телефону и даже навестить…

В спонтанных и запланированных поздравлениях Г.А. Товстоногова по поводу семидесятилетия и получения звания Героя артист Р. оказался задействован плотнее, чем предполагал. Вышло это так.

На другой день после коридорной увертюры, вернувшись из глубокого автобусного рейда в торговый квартал Осаки, похожий на лабиринт и растянувшийся на несколько квадратных километров, Р. надел штатное кимоно и принялся готовить вечерний завтрак. Тут помреж Витя Соколов и сообщил, что в номер 740, к Товстоногову, просили приходить не ранее 20 часов 30 минут, иначе поток приветствий мог начаться гораздо раньше и утомить триумфатора. Р. поздравил себя с тем, что по какому-то наитию приберег бутылку пятизвездочного армянского коньяка. Разгуливая в летучем кимоно по просторному апартаменту, он наметил соответствующие штаны и рубашку и, несмотря на то что Гога жил рядом, принял вежливое решение сменить домашние туфли на визитные штиблеты. Успел он составить и легкое двустишие, шутливо сопровождающее коньяк, как вдруг раздался звонок телефона.

Не знаю, как вы, дорогой читатель, но в течение своей нервной и двойственной жизни автор почти всегда безошибочно определял по сигналу, к добру он или к худу. Этот звонок ему не понравился: начальственные нотки и повелительное наклонение. И точно, на другом конце провода была руководительница японской поездки Анта Антоновна Журавлева. Кстати сказать, некоторые японцы выражали недоумение на ее счет: «Таким большим театром руководит женщина? Почему?» «По контракту», — отвечали наши находчивые. Так вот, без объяснения причин Анта просила зайти в номер 726, то бишь к ней, тут же и ни минуты не откладывая. Зная, что начальство по хорошему поводу не зовет, Р. стал размышлять: кто и о чем именно на него настучал, и уже пошел к выходу, но столкнулся в дверях с Валей Ковель, которая была крайне возбуждена.

— Володя!.. Скорее, мы тебя ждем! Это я просила Анту тебе позвонить, — и, пока шли по коридору, объяснила: — У нас не получилось с подарком… Они прошляпили, и нужно срочно выходить из положения!.. Как кто?! Эти горшки, которым поручали… Слушай!.. Мы собрали по триста иен и подарим Гоге тридцать тысяч в конверте, понимаешь? У японцев есть такой обычай — дарить деньги в конверте!

— У узбеков тоже, — сказал Р.

— Ну вот, — подхватила Валя. — Это нужно обыграть в стихах, у тебя же есть чувство юмора!

Слышать это от Вали было лестно.

— А когда нужны стихи? — спросил Р., как обычно недопонимая всей остроты обстоятельств.

— Да сейчас, сейчас! — обиженно и даже с какой-то обвинительной ноткой в голосе сказала Валя. — Садись.

Место за столиком в будуаре Анты Антоновны было готово, и, по их мнению, Р. должен был тут же принять позу вдохновения. Анта с одной стороны, а Валя — с другой взялись за спинку изящного кресла, собираясь жарким дыханием в затылок вдохновлять придворного творца.

— Валя, — сказал Р., посмотрев на часы, — а раньше ты сказать не могла?..

— Ну думали же, что подарок будет! — еще более обиженно и капризно сказала Валя и посмотрела на Анту. — Пиши!..

Выходило, что все давно все понимают, один Р. не врубается.

— Я лучше пойду к себе! — сказал он. — Дайте хоть минут десять!

— К приему в посольстве — поздравительный стих, а сейчас — обыграй конверт, и всё! Пять минут! — белым голосом скомандовала Валя.

Анта молчала, считая довольным то, что указания шли из ее номера.

Положение было плачевное. Объяснять им, что Р. не только не умеет, но и терпеть не может сочинять поздравительные вирши, было бесполезно. Да еще, как говорил сэр Джон Фальстаф, «по принуждению»!..

У Р. уже был случай, когда он надолго потерял расположение Дины Шварц, объявив свое лирическое творчество «неподведомственным» театру. По-видимому, он тайно склонялся к порочной и осужденной партией позиции «искусства для искусства». А тут какой-то, извините, профком дает вольному певцу любви и Мельпомены низкое прикладное задание!..

Но, как сказал артист Кваша в роли Маркса, «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя» (впрочем, возможно, автор путает, и это сказал другой артист в другой марксистско-ленинской роли). Несмотря на общую тупость, Р. понял, что сегодня не тот случай, когда стоит принимать горделивую позу. В условиях японской оторванности от признанных мастеров «капустного» жанра принадлежность к цеху поэтов обязывала его выручить родной коллектив и обыграть «конвертацию» некупленного подарка.

В конверте… Черт побери!.. Только что, пока никто не давил, он родил две прикладные строки: «Когда рождается „Гертруда“, уместна звездная посуда» ; а что делать теперь, когда издевательски подмигивают номерные часики и он «по принуждению» тщится опоэтизировать японско-узбекский обычай? В конверте, это надо же!.. Поверьте… Ага!.. Это уже кое-что… И Р. впряг горделивого Пегаса в гастрольный тарантас…

Когда вошли к Гоге, Р. держался за спинами своих вдохновительниц, но Валя потащила его за руку, чтобы подчеркнуть единство всеобщего порыва. Голосом циркового шпрехшталмейстера она заявила:

— Вручается коллективный подарок! Нашему дорогому, единственному и любимому Георгию Александровичу Товстоногову! — И поскольку шум не стихал, прибегла к легендарному приказу Бориса Левита: — Ти-хо-о все-е!!!

Народ притих, а Валя, взглянув на тонкий листок рисовой бумаги с фирменной маркой отеля, продекламировала текст. К крылатой фразе «Тихо все!» мы еще вернемся, а сейчас, нарушая зарок, автор с болью приводит вымученные строки, которые, несмотря на литературную беспомощность (или благодаря ей), приобрели сюжетное, а стало быть, и историческое значение. «Примите, Мастер, и поверьте, / Такой в Японии закон: / Все наши чувства — здесь, в конверте: / Вклад, благодарность и… поклон!..»

«О, Боже!.. Какая бездарная чушь! — корчился Р. — Как можно поклон поместить в конверте?!» Но Валентина с таким победительным пафосом прочла этот бред, сопроводив последнюю строчку глубоким славянским поклоном, что участники сбора, битком набившиеся в Гогин номерок, разразились горячими, долго не смолкающими аплодисментами и стали выкрикивать: «Ура!», «Банзай!», «На „мерседес!“». Хотя денег в конверте было на одну запаску, и постановочная часть явно выиграла соревнование с труппой, подарив юбиляру роскошные крупногабаритные часы с боем…

Тут началось общее ликование, передача рюмок и закуски стоящим далеко от стола, появились пельмени, и на этот счет спорят две равноправные версии: Анта Журавлева уверена, что их через второго секретаря прислал первый повар посольства, а Тамара Иванова убеждена, что пельмени были куплены семьей юбиляра и разварены в гостинице, то есть их надо было лишь опустить в кипяток, а Нателла решила варить, и пельмени слиплись…