Книга Время великих реформ - Александр II

Прощай теперь, любезнейший Саша, обнимаю Тебя от всей души вместе с Твоей милой Марией и детьми.

Твой верный брат Константин.

№ 49. Константин Николаевич – Александру II

22 Апреля/4 мая 1859. Афины.

Сперва позволь мне от души поблагодарить Тебя, дорогой мой Саша, за милое письмо Твое от 31-го Марта, которое получил я здесь от Мансурова, в самый день нашего прихода, за то, как Ты взял все наше Иерусалимское дело под Твое собственное покровительство, и за все сочувствие и за любовь, которое Ты в этом деле показал.

Поручения Твои в отношении нашего Арх[имандрита] Кирилла и других лиц в Иерусалиме я постараюсь по силам исполнить и надеюсь, что при помощи Божией и не горячась, а со спокойствием мне удастся усмирить и успокоить разные затронутые самолюбия и страсти и привести все в надлежащее спокойствие.

Благодарю также за разрешение представить моего доброго Мансурова к награде. Я бы полагал, что назначение его Статс-Секретарем было бы для него лучшей наградой, которая в то же время дала бы ему и то общественное положение и вес, которые нужны, чтобы с надлежащим успехом действовать в порученном ему деле. Мы полагаем отправиться отсюда в Иерусалим послезавтра 24-го числа на «Громобое» в сопровождении «Ретвизана» и «Палкана». «Медведя» я отсюда отправляю прямо по своему назначению, то есть к нашей миссии в Константинополь.

В Яффе к нам присоединится «Баян», который привезет нам Апрельского курьера. С ним я ожидаю Твои окончательные приказания насчет нашего возвращения, сообразно с чем мы и расположим наш дальнейший путь. Теперешние европейские события, разумеется, будут иметь на это большое влияние. По телеграфу мы уже знаем про ультиматум Австрии, про сосредоточие Французской Армии в Турине и про переход Австрийцев через Сардинскую границу [289]. Вот, стало быть, и заварилась каша! Как она кончится, кто может предвидеть?

У Тебя, любезнейший Саша, должна быть совесть чиста, потому что Ты со своей стороны сделал все возможное для сохранения мира. Дай Бог, чтоб мы оставались в стороне так долго, как возможно. Здесь от всей этой Европейской кутюрьмы все находятся в большом беспокойстве, опасаясь, чтоб эти происшествия не произвели un contrecoup [290] на Восток, потому что чувствуют, что минута для решения Восточного вопроса еще не пришла, и боятся, чтобы какая-нибудь преждевременная вспышка в Христианском населении Турции не возродила бы каши в этих странах.

Посему Король и Королева всем и всюду твердят про тишину, терпение и совершенный нейтралитет. Здешнее Министерство в том же смысле говорит. Мне кажется, что это дельно, и потому и я поддерживал их в том же смысле. Весь день почти только про это идет речь. Другой предмет долгих моих разговоров с Королем и Королевой был вопрос о престолонаследии. Тут я должен им отдать полную и совершенную справедливость, что они совершенно вошли в национальную роль, совершенно убеждены в необходимости православного наследника и вполне разделяют в этом отношении народное убеждение.

Все затруднения тут происходят от упрямства Баварского дома, с которым они поэтому почти в явном разрыве, так что более года не имеют даже Баварского Посланника. Баварцы все отделываются полуответами, двусмысленными словами, и невозможно их довести до какого-нибудь окончательного категорического объяснения, так что они сами в отчаянии.

С Министром Иностранных Дел я тоже говорил про это. Он смотрит на этот вопрос спокойнее и говорит, что в случае смерти Короля у них останется регентство Королевы, которая чрезвычайно любима, и убеждения, что ни она, ни народ Греческий, ни Европейские державы, подписавшие протокол, никогда не допустят другого наследника, кроме Православного, и этого убеждения ему довольно.

Рассказами про подробности нашего пребывания и про наши поездки и прогулки я Тебе надоедать не буду. Жена, вероятно, про все это пишет подробно. Ограничусь только общим впечатлением, которое Греция на меня произвела. Что более всего здесь поражает, это процесс возрождения этого молодого и энергического народа.

Успехи его в эти 30 лет, со времени его освобождения от Турецкого ига, – поразительны, но они были бы еще значительнее, если б этому периодически не мешал запад, как то было в знаменитой и гадкой истории Пачифико [291], и в 1854, 55 и 56-х годах, когда Французы и Англичане держали тут свой гарнизон. Но это последнее обстоятельство имело и свои хорошие последствия, ибо усилило общее национальное чувство и почти уничтожило Французскую и Английскую партии.

Самое явное стремление в народе – это стремление к просвещению. Вся страна покрыта учебными заведениями; почти каждая деревня имеет свою школу, и везде учение даровое, то есть все содержится Правительством, учащиеся же ничего не платят, и оттого почти весь народ грамотный. И все это учение и воспитание чисто свое, национальное, без влияния западных бредней, и основано на Православии, в котором страна чрезвычайно сильна.

Это влияние Православия так сильно, что оно распространилось даже на католического короля Оттона. От долгого пребывания в этой стране он совершенно, так сказать, огречился, то есть сделался Греком и заставил забыть, что он сам католик. Вообще, я мог здесь убедиться в чрезвычайной популярности Короля и Королевы в народе.

В высших слоях общества есть много недовольных и большая партия антикоролевская, но народ весь стоит за Короля и Королеву, особенно с 1855 года, когда видели, что он должен был терпеть от французов и англичан. Это тяжкое время испытания, которого подробности действительно превосходят всякое воображение, создало неразрывную связь между народом и Королем.

К нам, к России, сочувствие есть большое, но оно более религиозное, чем политическое, потому что здесь чувствуют, что мы слишком далеки, чтоб быть Греции столь полезными, как бы хотели, и что Запад слишком близок и Флотами и войсками слишком легко может против них действовать, как и было в 1854 году.

Нас принимали чрезвычайно ласково и дружески, Король и Королева приняли нас, как родных (Король двоюродный брат жены, а брат Королевы женат на сестре жены), и потом предложили нам говорить друг другу ты. Они приехали к нам на Фрегат только что мы встали на якорь, что здесь сделало очень хорошее впечатление.