Книга Вселенная Айн Рэнд - Гэри Вайс

Он признавал недостатки романа: «Люди постоянно толкают речи, — рассуждал он. — Это — недостаток Айн Рэнд. И, разумеется, справедливо по отношению к роману. Он доходчивый и убедительный, но люди в нем тоже толкают речи». Однако для Стоуна это не стало препятствием к работе над фильмом. У него имелось свое представление о том, какой должна быть эта картина.

Когда он прочитал роман в первый раз, то увидел в себе некоторые черты Рорка. «Мы были в чем-то родня. Я был сценаристом, и мне приходилось нелегко. Я хотел стать великим режиссером. То были тяжелые времена», — вспоминал Стоун. В какой-то момент наша беседа напомнила мне интервью, которые я брал у убежденных рэндианцев. «Завораживающая книга, — сказал мой собеседник об „Источнике“, — я читал ее еще юношей, потом перечитывал. Мне казалось, что это великий роман». «Атлант расправил плечи» ему тоже нравится. Он охарактеризовал этот роман, как «жутковатый, научно-фантастический, похожий на рассказы Филипа Дика». Но лежащая в его основе идеология — прославление капитализма laissez-faire — никогда его не трогала. Любопытно пофантазировать, насколько бы мы приблизились к раю, каким его представляла себе Рэнд, если бы над «Атлантом» поработал Стоун, пожертвовав свою творческую энергию на то, чтобы штамповать фильмы на объективистские темы. На самом деле волосы встают дыбом при этой мысли. Я вижу перст судьбы или, может быть, вмешательство милосердного Божества в том, что Оливер Стоун не отдал свои таланты в распоряжение Леонарда Пейкоффа.

«Я вовсе не помешан на политической философии, что бы вам ни казалось, — сказал он, прихлебывая черный кофе. — Я прежде всего драматург. Как гражданин, я иногда высказываюсь. Высказываю мысли, которые кажутся мне прогрессивными. Но как драматург я смотрю на все без политики, потому что иначе не получится хорошего сценария. Заговорите вы о Джордже Буше или о Ричарде Никсоне, я не стану нападать ни на того, ни на другого. Я позволю им самим говорить за себя».

Люди иногда удивляются, сказал Стоун, и думают, что он слишком уж сочувствует Бушу или Никсону, судя по его фильмам о них. А на самом деле причина в том, что «зачастую та часть» его личности, «которая интересуется политикой, простой гражданин, берет верх над драматургом». Стоун говорил правду. Фильм «Башни-близнецы» многих удивил тем, что в нем не было темы заговора, стоявшего за атаками 11 сентября. Но в целом картина представляла собой прямолинейный и правдивый отчет. Это вам не экранизация одного из противоречивых и насквозь политизированных современных романов.

Стоун воспринимает Рэнд очень тонко, старательно отделяя писателя от философа, — примерно так отделяют филе от селедочного скелета.

Личностью Рэнд он восхищался. «Меня приводит в восторг ее интеллект, — сказал он. — Масштаб ее интеллекта, ее прямолинейность и влияние на окружающих. Она не столько романист, сколько эссеист, притворяющийся романистом». Многие романы настолько амбивалентны, что теряется их главная мысль. «Столько литературы уносит с собой время, а Айн Рэнд остается, и ее идеи до чрезвычайности популярны, потому что несут что-то людям».

С художественной точки зрения проблема состоит в том, что Рэнд была слишком политизирована. Ее книги насквозь пропитаны политикой.

«Она ненавидит коммунизм и Россию со всей страстью. Она ненавидит тоталитаризм, — и вполне справедливо, — сказал Стоун. — Она ненавидит его так же, как мы ненавидим, когда государство указывает нам, что делать. И с этой точки зрения я понимаю ее отношение к России. Однако эта страстность, что неудивительно, заводит ее слишком далеко».

«Она ставит знак равенства между тем, что происходит в Америке, и тем, что творилось при ней в России, в эпоху сталинизма, — сказал он. — Вее романе кругом сплошной сталинизм».

Это было точное наблюдение: Стоун выразил словами ощущение, которое зрело во мне с того момента, как я начал перечитывать книги Рэнд. Казалось, что все, сказанное ею о правительстве, относится не к Америке, а к России, которую Рэнд покинула в 1926 году. То, что другим представлялось антиэмпирическим, для нее было реальностью — реальностью тоталитарной, умирающей с голоду, жестокой России.

То была Россия ее детства, Россия нищеты и насилия, а вовсе не современные ей или нам Соединенные Штаты, правительство которых она именовала «пушкой», говоря, что отказ от этой «пушки» не причинит никому никакого вреда. В самом деле, Восточная Европа с радостью отказалась от своих коммунистических правительств, когда людям надоело смотреть, как подавляется свобода. Последователи Рэнд, не вполне понимая, откуда взялась ее догма, беспечно приняли созданный ею образ американского ГУЛАГа. А затем использовали его, чтобы логически обосновать иной вид давления: экономическое подчинение бедняков крупными корпорациями. Только самовлюбленный властитель или беженец из послереволюционной России мог заявить, будто большой бизнес является в США «угнетаемым меньшинством», и поверить в собственные слова.

Стоун, понимая, что Рэнд зациклилась на сталинизме, сосредоточился на сюжетной линии «Источника». Он видел перед собой захватывающую историю — если очистить ее от мировоззрения Рэнд. «Когда я взялся за эту историю, я увидел крепкий сюжет, сильные характеры, но прежде всего — возможность кое-что рассказать о новой архитектуре, которая вызревала в 1990-е годы. Появлялись целые новые архитектурные школы. В общем, мне захотелось сделать фильм об архитектуре, с драматической основой, и я решил, что получится просто замечательно», — сказал он.

Поклонники Рэнд (да и многие другие) давно уже отказались от мысли, будто «Источник» — роман об архитектуре: в нем видят произведение об индивидуальности и верности принципам, действие которого происходит в мире архитектуры. «New York Times Book Review» в одной из немногих положительных рецензий охарактеризовало роман как «длинную, но увлекательную историю человека, ведущего битву со злом».[232] После выхода фильма в 1949 году его критиковали в том числе и за то, что он — об архитектуре и что в нем показана весьма посредственная архитектура. «Дрянь», — сказал кинокритик Босли Кроутер о зданиях, которые в этом фильме строит Рорк.[233]

Но Стоуну было наплевать на все это (на самом деле ему нравилась архитектура из фильма 1949 года), поэтому он сосредоточился на мысли сделать собственный фильм об архитектуре. Жадный до всякого рода исследований (готовясь к съемкам «Уолл-стрит», он буквально жил на Уолл-стрит), он проводил много времени с Фрэнком Г ери, архитектором, уроженцем Торонто, который находился тогда на пике своей головокружительной карьеры.

«Моя мысль состояла в том, — сказал Стоун, — чтобы осовременить сюжет и подойти к Говарду Рорку с другой стороны, сосредоточившись на его мощи: усилить этот образ; увеличить страдания, через какие герой должен пройти, чтобы заявить о себе; подчеркнуть его нестандартность, небывалую силу его духа, затем привести его к успеху, после чего снова сбросить вниз. А затем он снова поднимется».