Книга Голос одиночества - Ян-Филипп Зендкер

Вопросы возникали в голове Инь‑Инь один за другим, она не успевала их фиксировать. Почему брат так и не поделился с ней, ни до смерти родителей, ни после? Какие еще семейные тайны он от нее скрывает? Как она отреагировала бы, если бы узнала обо всем от отца? Набросилась бы на него с упреками? Отстранилась бы от него? Инь‑Инь терялась в догадках. Кто она такая, чтобы судить его? Сколько лет ему тогда было, двенадцать? Тринадцать? Совсем ребенок!

Инь‑Инь не осуждала отца. Скольких сил стоило ему это молчание?

После этого письма она не стала любить его меньше. Это Да Лун когда‑то научил ее ходить. Это он сменял Минь Фан у ее постели, когда Инь‑Инь болела. Это он вместе матерью уговаривал ее учиться музыке. Ничто не могло поколебать их веры в нее. Что бы ни случилось, Да Лун останется для Инь‑Инь любящим отцом.

– И что ты обо всем этом думаешь? – осторожно спросил Пол.

Инь‑Инь коротко вздохнула. Иностранцы задают порой странные вопросы.

– Что я думаю? – переспросила она. – Я думаю, что хочу есть.

Она сложила письмо, сунула его обратно в конверт, поднялась и помешала соус.

– Можешь ставить воду на спагетти, – велела она, глядя в изумленное лицо Пола. – Соус почти готов. Где у тебя сахар?

Пол молча накрывал на стол. Похоже, он понял, что она не хочет говорить с ним ни о тюрьме, ни о родителях, поэтому принялся рассказывать о своей молодости в Нью‑Йорке, путешествиях по Китаю и знакомстве с Кристиной. Потом разговор зашел о музыке, и Пол нашел в «Гугле» дом на углу Десятой улицы, где жила подруга Инь‑Инь.

Снаружи стемнело. Пол извинился, он смертельно устал и хотел спать. Инь‑Инь осталась на кухне одна. О сне нечего было и думать, а отправиться гулять в темноте она не решалась. Она никуда не хотела уходить из этого дома, который возвышался над деревней на холме, как неприступная крепость. К тому же начался дождь. Тяжелые капли стучали в окна. Инь‑Инь отправилась в прихожую посмотреть на детские сапоги и курточку в гардеробе. Потом вернулась в гостиную, занялась коллекцией CD Пола и нашла, что их вкусы похожи. Наконец решилась поставить что‑нибудь из классики. Но что? Скрипку? Ни в коем случае. Песни Шуберта или Малера? Только не это, голос будет напоминать ей о маме. Лучше всего фортепиано. Тогда что? Шуберт? Бах? Бетховен?

Она выбрала «Хорошо темперированный клавир». Но только достала CD из конверта и остановилась, охваченная непонятным страхом, словно делала что‑то запретное. Инь‑Инь вовсе не была уверена, что готова вернуться к музыке.

Первые аккорды звучали словно из другого мира. Как будто кто‑то заговорил с Инь‑Инь на знакомом, но почти забытом языке. Однако чем дольше Инь‑Инь слушала, тем больше вспоминала. Она легла на диван, полностью отдавшись во власть музыки. И через два часа, когда Баха сменил Моцарт, от ее страха почти ничего не осталось.

В этот момент Инь‑Инь поняла, почему возвращение к музыке оказалось для нее таким мучительным. Моцарт и Бах словно открыли у нее внутри некую потайную дверцу, шагнуть за которую она так долго не могла решиться, потому что за ней скрывалась прежняя, настоящая Инь‑Инь. Но Моцарт и Бах – спутники, на которых всегда можно положиться. Пока они с Инь‑Инь, никакие силы мрака не способны окончательно преградить путь к святая святых в ее душе.

Наконец она решилась поставить Бетховена – композитора, к которому относилась с особенным почтением. С ним, правда, следовало соблюдать особую осторожность. Даже в лучшие времена Инь‑Инь слушала его нечасто, еще реже играла. Уже при первых звуках «Лунной сонаты» по спине пробежала холодная дрожь. Инь‑Инь поежилась. Эта музыка требовала ее всю, целиком, до последнего потаенного уголка в душе. Именно поэтому Инь‑Инь когда‑то и захотела стать скрипачкой.

На глаза Инь‑Инь навернулись слезы. Но она даже не старалась их сдерживать, потому что они означали не слабость, а силу и знаменовали момент полного освобождения. В душу Инь‑Инь хлынул свет, и тьма отступила.

Когда Инь‑Инь вышла через раздвижную дверь на террасу, уже светало и сад стоял весь мокрый от дождя. Инь‑Инь с наслаждением вдыхала свежий воздух и не сразу почувствовала на лице теплые струи. Между тем намокшая майка прилипла к телу, и холодные капли покалывали кожу, словно хвоинки. Из открытой двери лились звуки фортепиано, и Инь‑Инь была готова воспарить в их свежем, стремительном потоке.

XXI

Кристина долго думала, как организовать этот вечер. Совместный ужин дома? Слишком обыденно для такого неординарного события. Тогда, может, на Ламме, у Пола? Но его присутствие для матери – лишний раздражитель, в данном случае тем более неуместный. Наконец Кристина решилась на «Драгон гриль», лучший китайский ресторан в квартале Чёнкуанъоу, и забронировала там отдельный кабинет, где обычно проходили семейные праздники и деловые встречи. Бабушке и внучке предстояло впервые увидеть друг друга, ничто не должно было мешать этому знакомству. Кристина заранее обговорила меню, включив в него любимое блюдо матери – китайскую ветчину с пропаренным сыром тофу и вешенками и традиционную фаршированную утку. Остального Кристина просто не могла себе представить. Сорок лет ее мать считала своего сына мертвым, а теперь оказалось, что он умер совсем недавно, да еще и оставил ей двоих взрослых внуков. В тот год, когда они расстались, Да Луну было столько, сколько сейчас Джошу. Подумать только!

Что и говорить, вечер предстоял не из легких. Три женщины – три поколения одной семьи – не имели даже языка для свободного общения друг с другом. Мать могла говорить по‑кантонски с Кристиной и по‑мандарински с Инь‑Инь, но Кристина общалась с племянницей только по‑английски, то есть на языке, который мать понимала с трудом. А значит, Кристине предстояло поработать переводчицей.

Она не имела времени ездить на Ламму каждый день, поэтому забрала племянницу на пристани, сразу поразившись ее бледности и худобе. В ушах Инь‑Инь торчали наушники, она глядела куда‑то в сторону и прошла мимо тети, как будто не заметила или не узнала ее.

– Инь‑Инь?

Девушка вздрогнула:

– Прости, тетя, я тебя не видела. Слушаю музыку.

– Ничего страшного.

Кристина так и замерла, выпучив глаза на племянницу: кожа да кости.

– Я так плохо выгляжу? – испугалась Инь‑Инь.

– Нет, с чего ты взяла? – Кристина отвела глаза. – Просто выглядишь немного уставшей.

Они взяли такси до Ханхау. В машине Кристина расслабилась. Она рассказывала племяннице о достопримечательностях Гонконга, показывала аэропорт и парковую зону. Но Инь‑Инь слушала плохо и все время думала о чем‑то своем.

– Моя мама будет рада тебя видеть. – Кристина пыталась придать своему голосу как можно больше уверенности.