Книга Успеть изменить до рассвета - Анна и Сергей Литвиновы

— Значит, я их уберег… Боже мой! Боже мой! Как прекрасно! Честно говоря, от всей этой информации голова идет кругом. Скажи, а искусство, культура?

— А что искусство, культура?

— К примеру, когда у вас напечатали впервые «Жизнь и судьбу»? «Котлован»? Ахматовский «Реквием»? Того же «Мастера и Маргариту» и «Собачье сердце»?

— Прямо год публикации тебе не скажу. Но на первом этапе советского возрождения, то есть в начале шестидесятых, это точно.

— А кинематограф? Тарковскому, к примеру, фильмы снимать давали?

— А почему ж ему не давать? Он то ли шестнадцать, то ли восемнадцать лент сделал. Самый титулованный советский режиссер. Три раза главный приз в Каннах отхватывал, два раза в Венеции, два «Оскара» получил.

— И по Шпаликову фильмы снимали?

— Ну, сценаристов я не слишком знаю — но, кажется, да. Никто Шпаликова не обижал.

— И Высоцкого?

— Высоцкого все у нас боготворят. Ты не помнишь, конечно, а ведь мы с тобой на концерт Высоцкого ходили. В Кремлевском дворце съездов.

— Мы с тобой?! Когда?!

— Году в пятнадцатом, кажется.

— Так Высоцкий еще жив?!

— А почему нет? Медицина у нас, как я тебе говорила, хорошая. А ему еще восьмидесяти нет. Голос у него, конечно, маленько потускнел, и не рычит так, как раньше, — однако лирика по‑прежнему на высоте. Какие‑то песни смешные, какие‑то сатирические, какие‑то пронзительные. Его даже на Нобелевскую выдвигали как поэта. Но не дали — предпочли Боба Дилана. Все‑таки русский язык еще не так в мире распространен, как английский.

— А пьянство его? Наркотики?

— Про наркотики я ничего не слышала. А с пьянкой он завязал. Известная история, они еще в шестьдесят восьмом с Аксеновым поспорили, да так и держались оба.

— Ох. Я не могу себе даже поверить в такое счастье. Завтра доскажешь. Иди ко мне. Нет, подожди, только одно: а что с футболом?

— Вот вы какие, мужики! Всегда и во все века вам футбол важнее! Так что тебя интересует?

— Как наша сборная играла.

— Я так и знала, что ты своим «ногомячом» заинтересуешься! Поэтому, прежде чем зелье твое в бедро себе уколоть, целую табличку заучила.

— Ну?! Не томи!

— В пятьдесят восьмом году на чемпионате мира сборная СССР заняла второе место, проиграла бразильцам в финале, три — четыре.

— Есть! А Стрельцов? Играл?

— Стал лучшим бомбардиром чемпионата. Забил больше, чем Пеле.

— Ура! А дальше?

— В шестьдесят втором в полуфинале мы Бразилии проиграли, третье место заняли.

— Тоже хорошо.

— В шестьдесят четвертом мы — чемпионы Европы. В шестьдесят шестом — чемпионы мира[37].

— Вот это да!

— Обрадовала? Но ты не волнуйся, я не только ради тебя эти результаты все заучивала. Спортивный тотализатор в СССР, в интересах подъема народного хозяйства, в шестьдесят втором разрешат. Поэтому, если наступят у нас с тобой трудные времена — добро пожаловать в букмекерскую контору, будем поправлять пошатнувшееся благосостояние.

— Ах ты, моя капиталистка! — вскричал Данилов и впервые с момента их новой встречи заключил Варвару в объятия.

— Нет‑нет‑нет! — отскочила она. — Ты что?! Думаешь, что я вот так, после одного вечера знакомства, прыгну в постель к практически незнакомому мужчине?! Даже не мечтай! Вдобавок к тому прошу учесть, что я девушка. Поэтому тебе предстоит еще длительный период встреч, ухаживаний, разговоров, — со смешком сообщила она. — И то совершенно не даю тебе гарантий, что твои старания в итоге увенчаются успехом. Мне вон Шевлюков из десятого «Б» глазки строит и чрезвычайно мне нравится.

— Но ты скажи: раз вся история, всей планеты, пошла совершенно не так, как я привык, — мы‑то с тобой как же? Как мы‑то с тобой в твоем мире познакомились? Как встретились? Как жили?

— Как? Я сотрудница сверхсекретной комиссии, которую в пятьдесят восьмом году лично Хрущев создал, — не с твоей ли как раз подачи?

— С моей.

— Вот именно. А ты по жизни был экстрасенс, можно сказать, чудотворец. Мы в комиссии тебя негласно опекали, изучали.

— Все как у нас.

— Потом ты мне понравился. И я, нарушая устав, начала с тобой встречаться. За это чуть со службы не вылетела. Но потом мои начальники решили, что ты, наоборот, перспективный кадр, и стали тебя при моем посредничестве привлекать к сотрудничеству.

— Все так. А с этим путешествием во времени — как все устроилось?

— Есть у нас такой олигарх Корюкин…

— Стоп. Значит, у вас и олигархи есть?

— Есть, балда! Если говорить об экономическом устройстве, то оно у нас какое?

— А какое?

— Государственный капитализм. И очень богатые люди тоже встречаются — как в Америке, Китае или Европе. Но партия в Советской России приняла программу «Три десятины». И каждый богач со всех своих доходов обязательно должен отчислять три раза по десять процентов, итого тридцать. Первые десять процентов — на народное здравоохранение, вторые — на образование и третью десятину — на науку. Встречаются, конечно, среди богатых разные жуки, которые хотят от десятин отбояриться…

— И что с такими делают?

— В газетах пропесочивают. Из партии исключают. Иных сажают даже… Так вот, возвращаемся к теме. О нас с тобой и о Корюкине. Корюкин этот на свою десятину (а у богачей имеется свобода выбора, куда деньги направлять) взялся финансировать исследования в сфере ментальных путешествий во времени. Проект секретный. В итоге исследователи во главе с профессором Рябчинским создали эту самую сыворотку, которая позволяет во времени перемещаться. Для испытаний сыворотки привлекли, что вполне естественно, нашу комиссию. И ты уговорил наше руководство — уболтал, чтобы тебя отправили в прошлое первым.

— А почему я так захотел? Какие у меня были мотивы?

— Ты очень хотел увидеть свою мамочку. Предотвратить, возможно, ее гибель. Или хотя бы понять, почему она умерла. Она у тебя в девяностом году погибла. Бросилась со скалы. В Энске. А может быть, сама упала. Или ее толкнул кто.

— Значит, получается, — прошептал Алексей, — что люди в основном не меняются. Обстоятельства их остаются прежними. Судьбы, трагедии. Общество может другим становиться или даже совсем другим. А люди — нет. Они все те же.