Книга Филип Дик. Я жив, это вы умерли - Эмманюэль Каррер

— Боже мой, как я тебя ждал!

— Я знаю. Я все это знаю. И вот я здесь.

Приезд Джоан вернул Дика к жизни. Он, раньше покидавший свою квартиру только для того, чтобы сходить в ближайший супермаркет, нанести визит Пауэрсу или съездить на прием к Морису, куда его возил все тот же Пауэрс, ошеломил общество «Рипидон», небрежно спросив, не может ли кто-нибудь в его отсутствие присмотреть за котами. Да, он собирался провести лето в Сономе, с одной знакомой. «Нет, я не думаю, чтобы вы ее знали…» Да, разумеется, он согласился принять участие в конференции, посвященной научной фантастике, которая пройдет в сентябре во Франции, в городе Метц.

Никто в это не поверил, и, тем не менее, Дик действительно провел лето в Сономе, а осенью отправился во Францию. И все это вместе с Джоан, благодаря ее поддержке и в окружении НЛЗ: это был их тайный пароль, сокращение от нежная любящая забота (tender loving care). Английское слово «care» обозначает, с одной стороны, заботу о ком-то, а, с другой стороны, беспокойство, внушаемое кому-то. Это было именно то, что Дик ждал от женщины и что Джоан давала ему на протяжении нескольких месяцев. А еще она подарила любимому огромный нательный крест, который он носил, не снимая, на тяжелой цепочке.

Дика попросили подготовить речь для конференции в Метце. Эта просьба поступила в нужный момент, момент, отмеченный появлением Джоан. В жизни каждого человека есть нечто, чего он боится больше всего на свете, но также есть и то, чего он больше всего на свете желает. Семнадцать лет назад Дик высказал свою заветную мечту через книгу, и вот она исполнилась. Джулиана пришла и сказала ему, что он прав. Теперь он мог наконец «выйти из шкафа» и сообщить всему миру правду. И он восхищался тактом Провидения, которое дало ему возможность впервые выступить с этим заявлением во Франции, среди его самых горячих поклонников.

Стоило Дику придумать название для своей речи «Если этот мир кажется вам плохим, вам следует поглядеть на другие», как она полилась сама собой. Подобно тому как Убик уничтожал энтропию, НЛЗ Джоан восстановила его способность мыслить. Филипу наконец удалось вывести из своей Экзегезы законченную космогонию, которая казалась ему совершенной. Достаточно было прочертить линию от «Человека в высоком замке» до реального появления Джоан на пороге его дома. Все выстраивалось вдоль этой линии и обретало смысл: предчувствие параллельных миров, проповедь Христа, работа Программиста в том отрезке времени, который продолжался от пережитого им весной 1974 года и до падения Никсона. И, совершенно естественным образом, его теологические выкладки закончились признанием в любви: он рассказал о приходе Джоан, о том решающем подтверждении теории, которое она ему принесла. В какой-то мере ее присутствие можно было расценить как доказательство существования Бога. Может быть, в этот момент следовало бы направить на него луч света, Джоан поднялась бы к любимому на сцену, поцеловала бы крест, подаренный ею, и поднесла бы его к губам Дика… Нет, он уже как-то представлял себе подобную сцену, с Донной, но это не принесло ему удачи.

Все лето Дик начитывал текст своей речи на магнитофон. Джоан несколько раз его прослушала, подсказала нужные интонации. Казалось, что в целом ее все устраивало. Когда они отправились во Францию, Фэт окончательно поверил в то, что является хозяином положения. Во время перелета он, полузакрыв глаза и держа Джоан за руку, бормотал пассажи из своей речи. Иногда он, предвосхищая реакцию публики, тихонько фыркал. Дик уже произносил несколько раз речи на конференциях, посвященных научной фантастике, в присутствии поклонников, и гораздо больше выслушал: милые истории, лукавые подмигивания, дань уважения великим и ободрение молодых… Размышляя о том, что он собирался сказать, о бомбе, которую он, при всеобщем неведении, вез в своем чемодане, Дик казался себе пророком Исайей, которого пригласили выступить с речью на собрании акционеров Транснациональной американской компании.

Дик пересек Атлантику, будучи практически уверенным в грядущем триумфе. Этот триумф, если только его речь будет действительно понята, то есть если в нее поверят, не будет иметь ничего общего с обычным литературным успехом. Его речь наверняка будет признана откровением. Она изменит жизнь людей. Все больше и больше народу захочет ее услышать, поэтому ему, разумеется, придется выступать и дальше. Его портрет, как и портрет Рэгла Гамма, появится на обложке «Тайм мэгэзин» с подписью «Человек года», но даже это звание впоследствии покажется потомкам смешным и трогательным: такими нам обычно представляются реакции наших предков на события, значение которых они не смогли оценить в полной мере. Филип Дик станет настоящим Христофором Колумбом параллельных миров. Впоследствии скажут, что 24 сентября 1977 года началась новая эра.

Однако Дик ошибался, полагая, что встретит во Франции армию виртуальных учеников, готовых к обращению. Конечно, его ждали с нетерпением, но это было поколение шестьдесят восьмого года, воспитанное еженедельником «Чарли» и восхищавшееся плохим парнем, которым он уже давно не был и не хотел быть. Им нужен был Дик-параноик, наркоман, левый, — словом, маргинал. Заинтригованные тем, что им рассказывали о «личных проблемах», объясняющих долгое творческое молчание их идола, участники конференции в Метце ожидали увидеть ухмыляющегося забулдыгу, отупевшего от наркотиков, а вместо этого познали разочарование журналистов, пишущих о рок-музыкантах, когда они вынуждены выслушивать, как их свихнувшиеся кумиры, с бутылкой минеральной воды в руке, рассказывают о прелестях семейной жизни и добропорядочного поведения. Дик выглядел хорошо, даже прекрасно. Он смеялся, с интересом разглядывал девушек, ел за четверых и был явно доволен тем интересом, который проявляли к его персоне во Франции, своим перелетом, тем, что он уже здесь. В первый же вечер за ужином сосед спросил его с заговорщическим видом, что это за таблетки он выложил рядом со своей тарелкой. Дик ответил, что это желудочные пилюли, и сказал это так просто, что сразу стало понятно: это и впрямь желудочные пилюли.

Тем, кто собрался на следующий день в актовом зале отеля «Софитель», чтобы послушать Дика, он с самого начала показался гораздо менее спокойным, чем накануне. Огромный крест, висевший на его волосатой груди, явно выставленный напоказ, о чем свидетельствовала не до конца застегнутая рубашка, вызвал удивление и волнение, как некий знак, который невозможно игнорировать, но значение которого ускользает от понимания. Он не мог быть свидетельством веры в Христа, сама мысль об этом казалась присутствующим нелепой; возможно, это была насмешка над чем-то, например над верой в существование вампиров, но тогда не хватало зубчиков чеснока.

Публика была в недоумении; Дик, в свою очередь, вспотел от ужаса. Джоан, разозлившись на него за то, что он заигрывал в ее присутствии с какой-то молоденькой журналисткой, осталась в тот день в номере. Филип чувствовал себя одиноким, лишенным НЛЗ и уже не столь уверенным в том, что он собирался сказать. Зал наконец с шумом заполнился, опускались сиденья, трещали вспышки. Микрофон, когда его проверяли, был похож на обезумевший счетчик Гейгера. Чтобы его отрегулировать и убрать эффект Ларсена, Дика попросили сказать что-нибудь, неважно что. Чувствуя, как на него смотрят сквозь металлические очки сидевшие в первом ряду худощавые бородачи, одетые в пальто с капюшонами или в военную форму, Дик проговорил стих из апостола Павла, побуждающий не беспокоиться того, кому предстоит произнести Слово: Дух обо всем позаботится. По счастью, никто не расслышал, что он сказал, но Дик понял, что уже не так доверяет обещанию апостола. Он явно запаниковал, как человек, который заключил спьяну нелепое пари, а теперь, протрезвев, припертый к стене, понимает, что выхода нет и что теперь до конца своих дней ему придется подвергаться насмешкам. Чтобы не поддаться искушению сбежать, он начал, без предупреждения и не дожидаясь сигнала, произносить свою речь. Те, кто при этом присутствовали, утверждали, что Дик прочел ее глухим металлическим голосом, так отличающимся от того живого и самоуверенного, что они могли слышать накануне. Многим пришла в голову мысль о том, что, в соответствии с логикой его собственных произведений, вместо известного писателя сейчас выступает плохо отлаженный симулакр, который может в любой момент загореться прямо на трибуне из-за короткого замыкания и взорваться вместе со всеми присутствующими.