Книга Время дикой орхидеи - Николь Фосселер

Он оглянулся, сделал пару шагов по песку, сел и смотрел на море, на дорожку из зыбкого шелка, поблескивающую бирюзой и синевой. Корабли курсировали с надутыми парусами у берегов Батама, мимо сновали рыбацкие лодки, и шум от набегающих волн был как его собственное сердцебиение.

Вблизи моря, на реке Мей Ю была ему ближе, словно добродушный дух воды. Эхо ее голоса шептало в волнах, ее улыбка показывалась из солнца и облаков, ветер струился по его коже как ее шелковые волосы. И по прошествии почти двух лет он все еще чувствовал разрыв в сердце, который оставила ее смерть.

Утешением ему были дети. Особенно Ли Мей. Она порхала по дому вовсе не кругленьким колобком, а нежной бабочкой, похожая в этом на мать. Всегда с улыбкой на личике, очень похожем на лицо Мей Ю, хотя он узнавал в ней и свои черты: в изгибе губ, напоминающем лук Амура. В линии крупноватого носа и верхнего века. В форме ушных раковин. И в плавательных перепонках между ее пальцами на ногах, таких же, как у одного из его братьев, у сестры и у двоих его дядьев.

Это сулило счастье и было знаком того, что Ли Мей принадлежит древнему племени оранг-лаут.

Он был в большом долгу перед Лилавати. Не только потому, что она заботилась о Ли Мей как о своем кровном ребенке. За все те годы, что он карал ее за причиненное ему другой женщиной. Огромная несправедливость, непростительная и глубоко постыдная.

Ему потребовалось время, чтобы устранить обломки, оставленные бешеной пляской его демонов, и только благодаря большому, сильному сердцу Лилавати. Он никогда не будет любить ее так, как ей того хотелось бы, как она того заслуживала, но он научился считаться с ней. Чтить ее тело, это богатое, темное поле, в котором его семя взошло четырежды. Это тело на его глазах созрело от сочной юности до женственной пышности, размягчилось и обрело новые формы от приливов и отливов беременностей и родов, кормления детей. Тело, которое она снова доверила ему далеко не сразу. Которое он встретил с желанием, выросшим из благодарности. Из самоотверженной нежности, которой его научила Мей Ю.

Через несколько недель он снова станет отцом; на сей раз он останется с Лилавати, возьмет свое дитя на руки с его первым вздохом, с первым криком.

Он почувствовал на себе чей-то взгляд и повернул голову. Его глаза встретились с парой сияющих синих глаз.

Нилам.

Не может быть. Нилам давно не девочка. Собственно, и тогда она не была такой маленькой девочкой.

И все-таки в ней все напомнило ему Нилам.

То, как эта девочка в саронге и кебайе быстро отвернулась. То, как она наклонила голову, присев, чтобы рыться в сыром песке, и при этом снова и снова косилась в его сторону. И ее волнистые волосы, заплетенные в косу, походили на волосы Нилам, хотя и не были такими темными; цвета пальмового дерева, долго пролежавшего на солнце.

Она изнывала от любопытства, то и дело бросала на него взгляды, прикрываясь при этом безразличием, которое его забавляло. Она то и дело заходила на несколько шагов в воду, потом подчеркнуто самозабвенно бродила по песку; иногда наклонялась что-нибудь поднять, снова отбрасывала и махала рыбакам в море с сияющей улыбкой.

До тех пор, пока не приблизилась к нему.

Остановившись, она сверлила песок носочками и разглядывала его.

– Что ты тут делаешь? – Малайский звучал в ее устах совершенно естественно.

– Я тут сижу и смотрю на море.

То, как она свела брови в две изящные арабески, полоснуло по его раненому сердцу, настолько она походила при этом на Нилам.

– Просто так?

– Просто так.

Она задумчиво закусила губу и сделала нерешительный шаг к нему, который он расценил как приглашение продолжить разговор.

– А что делаешь ты?

– Я раковины ищу. – Она надула губки: – Но так и не нашла пока ни одной красивой.

Должно быть, она была дочерью Нилам, это было то же узкое лицо. Глаза были того же разреза, с теми же густыми ресницами. Однако радужка сияла более ясной, натуральной голубизной, без того своеобразного сиреневого оттенка, как у диких орхидей на речных берегах. Нос был маленький, хорошенький, такой же рот, а подбородок казался мягче, не такой энергичный; не была она и такой худенькой, как Нилам тогда.

Его жарко пронзила мысль о Нилам. Георгина. Нагая в его руках, как она дрожала и изгибалась под ним, жарко дыша ему в ухо, на его кожу.

Должно быть, он слишком долго вглядывался в девочку; с подозрительной миной она отступила на шаг назад.

Сердце его заколотилось.

– Сколько тебе лет?

– Пять. – Она подняла правую ладошку с растопыренной пятерней, маленькую морскую звезду, которую гордо предъявляла как знак отличия. – Но скоро шесть. – К пятерне прибавился большой палец левой руки. – На будущий год, говорит мама.

Нет, то было уже очень давно; это ребенок Бигелоу, и его самого удивило, что разочарование пронзило его тоненькой острой иглой.

– Ты здесь живешь?

– Да. Здесь. – Она решительно показала на стену по другую сторону Джалан Пантай. На кусочек джунглей за стеной.

– Вместе с мамой?

Она кивнула:

– И с папой. И с дедушкой. И с Картикой. Это моя няня. – Ее носочки прочерчивали царапины на песке. – А еще у меня двое братьев. Но они в Англии. Где я родилась. Но этого я больше не помню.

– Нет, конечно же, не помнишь. – Он улыбнулся. – А тебе разве можно одной тут разгуливать?

Она залилась краской.

– Я умею хорошо плавать! – горячо возразила она в свою защиту. – Меня мама научила!

Разрыв, который оставила смерть Мей Ю, зиял все шире; а возможно, открылась куда более старая рана. Он резко поднялся на ноги.

– Беги-ка домой, – хрипло сказал он. – Твоя мама уже потеряла тебя и беспокоится. Мне тоже пора идти.

– Это твоя лодка? – спросила она вдогонку.

Он обернулся. Неприкрытая тоска стояла в ее глазах, и в этот момент она была так похожа на Нилам, что он жадно и судорожно втянул в себя воздух.

Я отниму у тебя все, что тебе мило и дорого, – эхом отдались в нем его собственные слова.

Ему хотелось схватить эту девочку, утащить в свою лодку и уплыть с ней отсюда на всех парусах. Нанести Георгине последний, уничтожающий удар. Завладеть частью ее и больше никогда не отдавать.

– А ну бегом! – прикрикнул он на нее. – Марш домой!

Девочка испуганно взметнулась и бросилась бежать, и сразу же он пожалел об этом.

Взгляд его упал в лодку.

– Постой!

Она развернулась на бегу. Ее поза, ее взгляд и то, как она теребила уголок саронга, и смесь страха, любопытства и такой невинной доверчивости, что его грудь больно сжалась.