Книга Женщины Древнего Рима. Увлекательные истории жизни римлянок всех сословий - Джон Бэлсдон

Если судить по надписям в колумбарии, где захоронен прах рабов и отпущенников Ливии, среди них было много людей, отвечавших за ее гардероб: пятеро чинили одежду, двое наблюдали за работой, шесть женщин изготавливали ткани, один человек шил плащи, один был портным и двое – сукновалами. Аналогичным образом в склепе другой семьи, Статилиев Таури, сохранился прах восьми прях, одного поставщика шерсти, четырех человек, занимавшихся мелким ремонтом, четырех ткачей, двух красильщиков и четырех сукновалов.

Колумелла, живший в середине I века н. э., писал, что такой образ жизни сохранялся в его молодые годы, но постепенно, особенно в богатых семьях, он стал меняться. В сельских домах обязанности госпожи дома теперь выполняла приходящая женщина – жена управляющего. Носить изготовленную своими руками одежду стало не модно; ее покупали, хотя это было гораздо дороже, в магазинах.

В современном мире покупка мебели и украшений для дома входит в обязанности жены, и многие очень любят это занятие. Нынешние мужья часто помогают своим женам, но римские женщины мебелью интересовались мало. Комнаты были маленькими и, по современным меркам, скудно обставленными. В письмах Цицерона находим рассказ о том, как он покупал бюсты для своей библиотеки (и вряд ли советовался по этому вопросу с Теренцией), а Плиний рассказывает о том, что Цицерон однажды потратил полмиллиона сестерциев на покупку стола. Столы, особенно сделанные из цитрусовых пород дерева (иногда – с ножками, украшенными слоновой костью), и кушетки с инкрустациями из панциря черепах или драгоценных металлов, могли позволить себе только очень богатые люди. Женщины, впрочем, тоже иногда покупали что-то для дома: «одна мать семейства, при этом не особенно богатая», заплатила за черпак для вина 150 тысяч сестерциев. Но в целом женщины предпочитали тратить деньги на драгоценности. Покупкой мебели увлекались мужчины; Плиний рассказывает нам, что, когда муж ругал жену за то, что она тратит много денег на жемчуг, жена часто бросала ему в ответ: «А кто обожает покупать столы?»

Кто заказывал и оплачивал фрески и мозаику? Когда дело касалось выбора художника, темы, цвета и рисунка, имела ли жена право голоса? Об этом нам ничего не известно.

Мы не знаем, сколько времени уходило у женщин на выполнение домашних обязанностей и наблюдение за рабами. Элий Аристейд в своей книге «Римская речь», написанной в середине II века н. э., утверждает, что «хозяйство, в котором приготовлением пищи, уборкой постелей и сметанием пыли занимается один и тот же человек, – это хозяйство нищего человека». Для того чтобы найти в Риме мать семейства, которая выполняла бы все многочисленные обязанности, которые лежат на плечах современных женщин, нам пришлось бы опуститься на самое дно общества.

До середины II века до н. э. хозяйка принимала активное участие в домашних делах; еще до 164 года до н. э. она сама пекла хлеб. После этого появились пекарни, в богатых домах завели многочисленную кухонную прислугу, а «за повара давали столько же денег, сколько за коня».

Хозяйка, вероятно, отдавала распоряжения и присматривала за приготовлением пищи для своей семьи. Мы не можем сказать, отвечала ли она за подготовку тех роскошных обедов, которые в последние годы республики и первые годы империи время от времени устраивались в богатых домах и которые так шокировали мужчин, чья нравственность была столь же высока, а аппетит столь плох, как и у Сенеки. Не знаем мы и о том, присутствовала ли хозяйка дома на этих пирах. Сенека ничего не говорит нам об этом; впрочем, вряд ли уважаемая женщина и малые дети становились свидетелями тех безобразий, которые порой позволяли себе участники подобных мероприятий.

В домах, где хозяином был мужчина вроде Тримальхиона, жена делала все то, что полагалось делать хорошей домохозяйке. Во время обедов Фортуната вместе со слугами сновала из обеденной залы в кухню и обратно, а когда, покончив с едой, монументальный каменщик Хабиннас звал ее и спрашивал, почему ее нет, Тримальхион отвечал, что она никогда не выходит к гостям, пока не убедится, что серебро заперто в шкаф, а рабы накормлены.

Не следует думать, как ни пытаются убедить нас сатирики и моралисты, что пиры (не важно, превращались ли они в оргии или нет) часто устраивались только во дворце императоров, а в домах обычных людей – весьма редко. Обеды даже в богатых домах, с гостями или без, проходили чинно и спокойно, и на них присутствовали все женщины семьи. До эпохи Августа они сидели (на этрусском саркофаге изображены сидящая за столом жена и полулежащий на кушетке муж), а потом возлежали, как и мужчины, очень грациозно в высших слоях общества и менее грациозно в домах, где жили люди, подобные Тримальхиону.

То же самое справедливо и для употребления алкоголя. Если жена Тримальхиона напивалась допьяна, то женщины из аристократических семейств инстинктивно, а также помня о правилах, установленных Овидием для своих не столь утонченно воспитанных дам, старались вести себя прилично. Если они и пили, то очень мало. Ни в одном цивилизованном обществе не любят пьяных женщин, а в римском обществе их просто не выносили.

Женщина, несомненно, участвовала в застольных разговорах. Женская беседа – Sermo – часто становилась предметом похвалы. Жена Мецены Теренция развлекала гостей веселой беседой. Саллюст не очень любил Семпронию, но вынужден был признать, что она умела вести беседу. Макробий замечает, что неудачная дочь Августа Юлия очень хорошо говорила. Ювенал терпеть не мог женщин, которые слишком много болтают; гораздо приятнее беседовать с женщинами, которые говорят не громко и по делу. Здесь надо опять вспомнить поучения Овидия; он советовал женщинам говорить сдержанно и спокойно и хорошо знать предмет, который обсуждают образованные люди.

В третьей части своей книги «Искусство любви» Овидий советует читать классику (греческую поэзию) и к тому же интересоваться современной литературой. Его слабый аргумент, гласящий, что если замужняя женщина прочитала его книгу, то она не воспользовалась советом не читать ее до конца, свидетельствует, что даже в респектабельных домах образованные женщины любили читать все, что было написано и опубликовано. Более того, в Риме, в том числе и в уважаемых семьях, существовали женщины талантливые и не очень, которым нравилось (а может, они искали в этом утешения) писать или заниматься другими формами творчества. Это были doctae puellae, дамы, наделенные литературным талантом, о котором, как писал Овидий, многие мечтали, но немногие имели. Как мы уже говорили, жена Плиния Младшего положила стихи мужа на музыку. Агриппина Младшая описала жизнь своей семьи, а Бальбилла, которая путешествовала по Египту с Адрианом и Сабиной, была не единственной римской женщиной, которая писала стихи. Одна одаренная поэтесса, жившая во времена Августа, включила в четвертую книгу стихов Тибулла шесть своих трогательных элегий, которые на века запечатлели ее страстную любовь к «Церинтию». Ее звали Сульпиция, она была племянницей и, вероятно, подопечной М. Валерия Миссалла Корвина, которая входила в состав его литературного кружка (как и Тибулл). Это, вероятно, очень тревожило ее мать и дядю. А вот стихи ее тезки, другой Сульпиции, похоже, очень смущали ее мужа Калена. Они поженились во времена Домициана и прожили пятнадцать счастливых лет; и вот, вдохновленная экстазом, который испытывала в супружеской постели, поэтесса принялась описывать его в стихах. До нас дошли две эпиграммы Марциала, страстного поклонника ее поэзии: «Пусть все молодые жены, желающие порадовать своих мужей, читают Сульпицию; пусть все мужья, желающие порадовать невест, читают Сульпицию… Она описывает чистую и верную любовь, ее игры, радости, ласки и подначки. Тот, кто хорошо взвесит ее стихи, скажет, что нет девушки шаловливее, чем она, нет девушки искреннее, чем она… Если бы она училась с тобой в одной школе, Сафо, или была бы твоей учительницей, ты стала бы более образованной и более добродетельной». Рукопись, обнаруженная 1493 году в Боббио, как считают некоторые исследователи, содержит семьдесят строк ее стихов.