Книга Системный властелин - Сергей Слюсаренко

Я не считал круги, я вообще перестал воспринимать внешний мир. Я был впереди. Судя по всему, следующий болид уже отставал на круг. Сейчас, он согласно правилам, уйдет в сторону и пропустит меня. Он, наверное, правил не читал. Типа, новенький. Ну, что ты ерзаешь? Ничего не выйдет! Но тут произошло нечто непредвиденное. Если тот, кто несется впереди, тормознет настолько резко, что задний влетит ему в зад, то могут произойти две вещи. Если задний ускорялся, то он выскочит вперед. Если задний тормозил, ну так никто и не стукнется. А вот если задний ни то, ни другое... В общем – в одной точке пространства и времени не могут находиться одновременно два объекта. Что происходит – никто не знает. Не случалось, правила такие. А тут случилось. Педаль газа, а с ней и тормоза, улетели куда-то в бездействие, а вслед за ними и я. Мой белоснежный болид, кувыркаясь и описывая реактивной струей сложную кривую в темноте, вылетел за пределы тоннеля. Судя по всему, я летел уже в другом, пустом тоннеле, не в силах справиться с потерявшей всякое управление машиной. Несколько кувырков, переходов из слоя в слой, из времени во время...

Мягкий хлопок массивного болида о снег был первым внятным звуком, материализовавшимся в этом катастрофическом фейерверке. Аппарат мой, уже с мертвым движком, летел, как бешеные сани по снежной плоскости. Меня жестоко мотало в пилотском кресле без всякой надежды. Зацепившись за камень, торчащий из снега, болид сначала крутанулся, вызвав надрывный стон кузова, а потом стал замедлять вращение, а с ним и поступательное движение, закончив пляску на другом камне. И хоть я наблюдал за всем с каким-то отрешенным чувством, вроде и не меня несет по снегу, удар был чувствителен настолько, что темная пелена увела меня от этого, до конца неосознанного кошмара. Мягкое падение разума в чудовищную материальную черноту было прервано вспышкой, толчком в спину и полетом потерявшего целостность тела далеко в сторону от мертвого болида. Холод снега не смог вернуть меня в реальный мир, но постоянно ощущался на щеке своим мертвым прикосновением.

Глава двадцать четвертая

Вера была самой красивой на королевском балу. Ее белое платье развевалось на легком ветерке, проникавшем в зал из приоткрытого окна. Вера шла ко мне под восторженными взглядами двора. Она подошла и остановилась напротив. Я протянул руку. Она ждала еще чего-то. «Скажи ей, скажи!» – зашептали все кругом. Конечно, скажу. Я сейчас скажу, я скажу, что... Но язык не слушается меня, слова сливаются в заикающиеся звуки, я начинаю мычать, пытаясь выговорить хоть слово. Но что-то непонятное сковывает губы и мышцы лица, и вместо слов вырывается только невнятный хрип. Этот хрип и вернул меня из небытия.

Лежа плашмя в снегу, я почти отморозил правую щеку – она ничего не чувствовала. Я видел только кромку снега на уровне моих глаз и мою ладонь в процарапанных бороздках на снегу. Наверное, когда я был без сознания, пальцы непроизвольно сжимались. Бороздки были красные от сочившейся из-под ногтей крови. Я боялся пошевелиться. Боялся, потому что не был уверен полностью в том, что ничего не случилось с моим телом. Подвигал руками – работают, ногами – тоже. Чуть приподнял голову, чтобы освободить лицо от снежной маски. Снег красный и здесь, видно, что из носа и ушей шла кровь. Крепко меня приложило. Но кости, вроде, целы и дыхание свободно, значит, целы даже ребра.

Стоило мне так подумать, как чудовищный удар в бок подбросил меня в воздух и перевернул навзничь. В голове только и промелькнуло – теперь сломаны. Надо мной стоял бородатый мужчина. Лицо его выражало звериную злобу. Судя по камуфляжной одежде, по наведенному на меня устрашающего вида гранатомету, это был воин. И так как камуфляж был очень грязен, воин не регулярной армии. Он что-то прорычал мне. Язык этот был совсем непонятен. Что-то гортанное с множеством согласных. Мужчина стволом гранатомета показал, чтобы я встал. Мне это далось с трудом. Да, ребра действительно сломаны. Каждое движение, каждый вдох отдается мучительной болью. Еще один жест ствола приказал поднять руки вверх. Ой, не просто это. Боль в грудной клетке парализовала и волю, и мысли. Ну поднять, так поднять. Кто-то другой стал обшаривать меня сзади, выворачивать карманы гоночного комбинезона, а потом без церемоний заломил мне руки за спину и стянул намертво веревкой. Удар твердым в спину был приказом идти. Мне даже было неинтересно, кто там сзади. Наверное, второй такой же вояка. И оба, небось, борцы или за независимость, или за веру. В общем – бандиты. Только сейчас до меня стало доходить, что я нахожусь в горной местности. И совершенно неизвестно, в каком месте и времени.

Подгоняемый толчками и окриками я следовал за первым бородачом вниз по протоптанной в снегу тропе. Голова все так же не хотела не только анализировать ситуацию, но и вообще понимать что-либо. Дорога заняла минут двадцать пять. За это время я успел совсем сбить ноги. Тропа привела на границу снежника. Там нас, судя по всему, давно поджидала основная группа горных борцов. Они все были примерно одинаково одеты – в основном, камуфляж, бабьи платки вокруг бритых голов и небритых лиц. Погылкав на своем языке, мои сопровождающие рассказали что-то главному из этой банды. Главным он выглядел потому, что одет был чуть чище и вооружение его состояло не из старых гранатометов и автоматов, а был он подпоясан портупеей с кобурой. Он кивнул в ответ на доклад, и меня опять тычками и возгласами отогнали к группе из трех молодых ребят. Они были примерно в том же статусе, что и я. Одетые в одинаковую униформу с круглым гербом из хлебных колосьев на рукаве, наверняка, были пленными из регулярных войск. Ребятам было лет по восемнадцать – девятнадцать, они затравленно оглядывались по сторонам. Все трое были, судя по окровавленным лицам, жестоко избиты. Рука одного из них висела сосем безжизненно, наверное, сломана. Обычные пацаны – солдаты обычной армии. Попавшие в обычный плен к обычным бандитам. Сколько миллионов таких затравленных пацанов за историю человечества смотрели непонимающим взглядом вокруг. Кто был еще более невинной жертвой?

Банда простояла без особых маневров примерно полчаса. Мы же так и продержались немой кучкой в стороне. Впрочем, под неусыпным взором охраны. Потом подъехал крытый брезентом грузовик и бандиты стали в него грузиться. Когда все устроились на скамьях вдоль бортов, наш охранник опять тычками прикладом и окриками загнал и нас в кузов, уложив на пол. Боль в грудной клетке, в разбитом обмороженном лице и какая-то безумная атмосфера вокруг подавляли мою волю, не давая ни сосредоточиться, ни найти выхода.

Когда-то я видел хронику Второй мировой войны. Многокилометровые колонны пленных, сопровождаемые редкими охранниками. Непонятное подавление воли. Казалось, подними один голову, брось клич – и волна человеческих тел, ведомых под нож, газ, пулемет, сметет охрану. И дальше все будет просто – борьба. Но никто не поднимал голову. Плен – это в первую очередь подавление сознания, а уж потом – лишение свободы. Лежа носом на заплеванном полу грузовика, я пытался найти в себе хоть один аргумент в пользу того, что я лежу,а не молочу всех вокруг. Боль? Пока она не ввела меня в состояние шока, с ней можно бороться. Да и ребра, наверно, только треснули, а не впились обломками в легкие. Кровью не харкаю. Но что-то вязкое, убивающее каждый позыв на действие, сковало меня. Да и чего дергаться? Привезут, куда они там везут, найдется кто-то, кто говорит на знакомом языке, разберемся.