Книга Шоколад с перцем, или От любви бывают дети - Тара Сивик

Выйдя из душа, я поняла, что у меня нет никакой одежды… ну, кроме майки, которую я на ночь надевала, да трусиков. Куда, к черту, подевалась моя одежда?

Просмотрев гардероб Картера, я нашла подходящую рубашку и накинула ее на себя, потом порылась в ящике с нижним бельем, отыскивая пару трусов-боксерок. Вместо них отыскала заткнутые в самый дальний угол подростковые крохотные красные подштанники с завязками.

Сегодня боги отмщения взирали на меня с улыбкой, друзья мои.

Натянув подштанники, я отправилась на кухню, где Картер убирал со стола после завтрака, а Гэвин устраивал представление в расчете на единственного зрителя.

– Мамочка всегда сразу после завтрака дает мне конфетку.

Я стояла за дверью и видела их, а им меня было не видно. Гэвин сидел за кухонным столом, а Картер, стоя к нему спиной, загружал посудомойку.

– А как же, – негромко пробормотал он, – конфету после завтрака. А я – Санта-Клаус.

– Ты – Санта-Клаус?! – взвился на стуле потрясенный Гэвин.

Картер мигом обернулся к нему лицом, выражение которого яснее слов говорило: перепугался.

– Что? Нет. Ну, формально… Погоди, нет. Нет, нет и нет. Я не Санта-Клаус. Это так, фигура речи, – пояснял он.

– Что такое фига в печке?

– От дерьмо! – вырвалось у Картера.

Гэвин указал на него пальцем:

– Агхааааааа, ты сказал «дерьмо», – негодующе укорил он, не забыв шепотком произнести плохое слово.

– И ты тоже, – парировал Картер. – Маме не надо рассказывать.

– Что мне не надо рассказывать? – спросила я, с улыбкой переступая порог кухни.

– Ты все слышала, – вздохнул Картер, – да?

Я подошла к Гэвину, взяла его со стула на руки и прижала к себе.

– Понятия не имею, о чем ты толкуешь, – сказала я, целуя Гэвина в обе щеки. – Как ты спал ночью, мужичок?

Гэвин сжал меня что было силы, так что пришлось мне его руки с шеи убрать, чтоб вздохнуть свободно.

– Я хорошо спал. Только ты вчера забвалась ко мне ф постель и велела никогда не болтать с коволями, у кого мовды лыбятся, – сообщил он мне.

Картер захохотал под аккомпанемент моих стонов.

Еще разок прижав к себе Гэвина, я опустила его на пол со словами:

– Беги к себе в комнату и отыщи ботиночки, хорошо? Мы вскоре собираемся навестить тетю Лиз и дядю Джима.

Сын издал радостный вопль, и его с кухни будто ветром сдуло.

Я подошла к Картеру и прильнула к нему, стоявшему опершись на столешницу. Он тут же обнял меня обеими руками и заметил:

– А тебе идет моя рубашка.

Я чмокнула его в подбородок и подняла на него взгляд:

– Мне еще больше идут твои тесные подштанники, – сказала я со смехом и задрала сзади полу рубашки, чтоб он посмотрел.

Он со вздохом покачал головой:

– Поверить не могу, что ты их отыскала. Боксерки на работе больно натирают, вот я и подумал, а не попробовать ли…

– Не волнуйся, – перебила я его, – уж я постараюсь, чтоб все узнали, что ты теперь носишь исподнее большого мальчика.

Я засмеялась и обвила его руками за шею. Он склонился и нежно меня поцеловал, втянув в рот мою верхнюю губу, отчего у меня разом свело пальцы на ногах.

– Где моя одежда? – спросила я между поцелуями.

– Футболка в мусорном баке. Ты ее вчера туда швырнула, когда мы приехали и ты увидела, что она вся в крови. Ты еще сказала, что никак не сможешь носить хоть что-то, напоминающее тебе, как ты чуть было не померла от ужасной травмы. Джинсы я успел с тебя снять прежде, чем ты отправила их туда же. Они сейчас в сушилке.

Я повела головой и вздохнула, а Картер покрепче прижал меня к себе, снова поцеловал в губы и вдруг неожиданно произнес:

– Переезжай ко мне.

Его губы прижимались к моим, а я открыла глаза, чтоб видеть его. Он так буравил меня своим взглядом, что никак нельзя было усомниться в том, что я услышала что-то не так.

– Я люблю тебя, – быстро продолжил он. – Я люблю Гэвина. Люблю просыпаться, зная, что вы оба в этом доме вместе со мной. Я не хочу пропустить, как он на моих глазах в первый раз завяжет шнурки на ботинках или напишет свое имя. Не хочу просыпаться по утрам и не видеть, как ты рядышком со мной пускаешь на подушку слюнки.

Засмеявшись, я шлепнула его по руке, и разговор наш сразу же пошел веселее.

– И потом мне нужна здесь женщина. Чтоб ходила босая и беременная по кухне и каждый вечер запекала мне курицу в тесте, – добавил он с улыбкой.

– Ну, тогда, мы, считай, никогда не встречались, если ты уготовил мне такую роль.

Мы стояли на кухне, обвив друг друга руками, подростковые подштанники Картера врезались мне в попу, и я понимала: счастливее я не была никогда в жизни.

– Согласна, – сказала я ему.

У него брови подскочили, и все лицо расплылось в широченной улыбке:

– Согласна? Правда? А я-то думал, что для надежности мне придется пойти на подкуп или вымогательство.

Я кивнула головой и рассмеялась:

– Да! Мы переедем к тебе, чтобы я могла следить, что за глупости ты несешь, и врезать тебе по почкам, когда ты еще раз предложишь мне ходить босой и беременной по кухне.

* * *

Несколько часов спустя мы с Лиз, сидя за кухонным столом, уже заканчивали нашу возню с бумагами. Джим с Картером сидели за тем же столом, но были увлечены беседой друг с другом, а Гэвин и восьмилетняя кузина Джима, Мелисса, играли.

В данный момент Гэвин смотрел кино в гостиной, зато Мелисса последние пятнадцать минут с какой-то немыслимой скоростью носилась взад-вперед по кухне, вопя во все горло. Мы с Картером частенько обменивались тайными взглядами, напоминая друг другу о разговоре, который вели в машине по пути сюда. Мы дали слово не делать Гэвину замечаний все время, пока будем находиться в доме Лиз и Джима. Пусть они сами последят за ним, а мы посмотрим, как у них получится. У меня-то хватало опыта наблюдений за тем, каковы ребята в качестве нянек и воспитателей, ведь они были моими лучшими друзьями, так что затеяно все было по большей части для Картера. Мне было доподлинно известно, что и Лиз, и Джим чудесно ладят с детьми, а Картер после сегодняшнего с охотой причислил бы их к списку попечителей Гэвина.

Удивительно, но нам вовсе и не пришлось следить, как себя ведет Гэвин. Вел он себя очень хорошо. Мелисса же, с другой стороны, снова напомнила мне о том, что некоторые звери на воле едят свой молодняк. Сорвиголова – жуть. После того как она в двадцать седьмой раз пронеслась по кухне, размахивая руками над головой и вопя что было мочи, Лиз наконец-то не выдержала. Голос ее был суров:

– Мелисса! Прекрати!