Книга Советские партизаны. Легенда и действительность. 1941-1944 - Армстронг Джон

Еще одним советским приказом, датированным 1941 годом, партизанам разрешалось носить немецкую форму, поскольку «это позволяет группам приближаться к целям незаметно и способствует возникновению слухов о партизанах, использующих немецкую форму, что, в свою очередь, рождает недоверие среди немецких солдат и деморализует их». В обоих случаях психологическое воздействие, рассчитанное на устрашение и деморализацию немецких войск, являлось побочным результатом боевых действий; тем не менее советское командование, несомненно, отлично понимало, насколько оно эффективно. Подтверждения того, что такие операции проводились исключительно для достижения целей психологической войны, содержатся в различных советских источниках. Так, в январе 1942 года в Восточной Белоруссии группа партизан совершила рейд на город Слуцк, якобы для «создания паники в немецком гарнизоне». На то, что операция преследовала и другие цели, указывает упоминание, что во время рейда партизаны захватили городской банк и скрылись со всеми имевшимися в нем ценностями[204].

Использование партизанами показательных расправ над немецкими (и сотрудничавшими с немцами) военными и чиновниками оккупационных властей также отчасти было рассчитано на устрашение. Наверняка оказываемое воздействие на немцев и коллаборационистов, а также на местное население было куда более важным, чем просто желание устранить ненавистного (а подчас и неизвестного) немца. Если призывы партизан к «мщению» способствовали укреплению их боевого духа и являлись мощным стимулом для вербовки местного населения, они вместе с тем вполне успешно служили делу устрашения немцев.

К сожалению, большая часть имеющихся в нашем распоряжении немецких и советских источников, относящихся к тактическим и техническим сторонам партизанских рейдов, подробно не останавливается на показательных расправах и проведении партизанами рейдов, направленных именно на устрашение. Тем не менее общее впечатление о психологическом воздействии, оказываемом такими нападениями на немцев, можно составить по послевоенным высказываниям немецких офицеров и советских беженцев[205]. Убийство отдельных лиц, таких как, например, начальники немецких районных комендатур, офицеры полиции или уполномоченные по сельскому хозяйству, часто поручалось членам городских подпольных групп, многие из которых действовали в тесном взаимодействии с полевыми военными штабами партизан, стремившимися избегать прямых контактов с немцами[206]. Помимо потерь, которые в результате подобных акций несли оккупационные власти, усилению атмосферы страха и подозрительности способствовала широкая огласка[207].

Пик «атак террористов» (как их поспешили окрестить немцы) приходится на конец лета и осень 1943 года. Наиболее ярким примером, широко использовавшимся советской и партизанской пропагандой, стало убийство верховного комиссара (гаулейтера) Белоруссии Вильгельма Кубе в сентябре 1943 года. С другими чиновниками оккупационной администрации грозили расправиться подобным же образом; нередко это были просто слухи, но подобных угроз, даже если они не были осуществлены, оказывалось вполне достаточно для возникновения паники. Широко осуществляемые убийства коллаборационистов также пагубно влияли на моральное состояние немцев. Помимо цели лишения оккупационных властей поддержки «простого народа», эти нападения были лишний раз призваны подчеркнуть повсеместное присутствие партизан.

К попыткам партизан усилить непрочность положения немцев относится и их проникновение в немецкие организации и организации коллаборационистов. Агенты, помимо выполнения своих основных задач по сбору разведывательной информации и саботажу, вполне успешно распространяли слухи. Парадоксален, но тем не менее очевиден тот факт, что часто именно «обнаружение» самими немцами таких агентов (подчас пользовавшихся огромным доверием) заставляло их испытывать неуверенность и вселяло ощущение, что они находятся во враждебном окружении и постоянно подвергаются опасности. Это обстоятельство, по всей видимости, имело далекоидущие последствия. Общеизвестно, что лица с выраженным комплексом неполноценности стараются скрыть чувство неуверенности в себе путем открытого проявления агрессии и демонстрации своего превосходства. Вполне вероятно, что действия партизан вызывали у многих немцев именно такую реакцию. Немецкий солдат, военнослужащий войск СС или чиновник местной администрации стремился компенсировать свой страх открытым проявлением пренебрежения к «неполноценным» славянам. Именно подобным, неверным в психологическом отношении обращением немцы способствовали усилению тенденции отчуждения от себя коренного населения, играя на руку партизанам.

Провокации

При проведении своих операций партизаны нередко пытались выдавать себя за немецких офицеров. В ряде случаев они ставили себе целью обмануть чиновников оккупационных властей (трудная задача) и местных коллаборационистов (что было значительно проще). В других случаях подобный обман был призван углубить пропасть между немцами и местными жителями. Один из беженцев рассказывал о командире небольшого партизанского отряда в Винницкой области, который выдавал себя за немца во время посещения небольших, находящихся на отшибе деревень. Если он сталкивался там с немцами, «он стремился приблизиться на расстояние выстрела до того, как они успевали понять, что происходит. Крупного ущерба он не наносил, но эти эффектные действия вызывали симпатию и восхищение местного населения, вселяя страх в немцев».

На основании рассказов советских беженцев, живших во время войны в районах действий партизан, можно выдвинуть еще одну гипотезу: неизменным результатом нападений партизан на немцев было безжалостное отношение последних не столько к самим партизанам, до которых им часто было трудно добраться, сколько к ни в чем не повинному гражданскому населению. Следствием этого была цепная реакция, в результате которой интересы немцев и основной массы местного населения расходились еще сильнее. Уничтожение немцами целых деревень в отместку за рейды партизан могло лишь заставить жителей соседних деревень переходить на сторону партизан.

До какой степени стремление вызвать такую цепную реакцию являлось сознательной целью атак партизан – трудно определить. Во всяком случае используемые партизанами методы укрепляли позиции наиболее бескомпромиссных элементов в немецкой армии, СС и оккупационной администрации и заставляли идти в действиях против партизан на крайние меры. В свою очередь, провокациями против немцев партизаны завоевывали поддержку местного населения. Даже те, кто поначалу не стремился принимать сторону Советов, и в частности партизан, обычно были вынуждены рассматривать последних в качестве единственных защитников от карательных действий немцев. Хотя на использование крайних мер в действиях против партизан влияли и другие факторы, укреплению подобной тенденции во многом способствовали усилия самих партизан.