Книга Джефферсон - Игорь Ефимов

Через полчаса Джефферсон забрал у Тома исписанный листок.

— Давай посмотрим, что у тебя получилось. Ну что ж, очень неплохо. Ошибки, конечно, попадаются, над этим придётся ещё трудиться. Ага, ты описал не только окно, но и деревья за ним — очень интересно. «Настенные часы показывают одиннадцать» — правильно, всегда следи за временем. Мудрый Франклин писал: «Если ты любишь жизнь, не растрачивай попусту время, ибо это тот самый материал, из которого она ткётся». А скажи, Том, когда мама Салли или дядя Питер поручают тебе какую-нибудь работу, есть среди этих заданий что-нибудь, что нравится тебе больше других?

— В конюшне! — воскликнул мальчик не задумываясь. — Всякая работа с лошадьми — это лучше всего. Готов мыть их, чистить гривы, убирать навоз. Они такие красивые! И умные. Всё понимают, что им говорят. «Дай копыто» — дают. «Наклони голову» — наклоняют.

— Я тоже с детства любил коней и верховую езду. А хотел бы ты попасть в ученье к плантатору, у которого много лошадей? Тогда бы ты смог, когда вырастешь, завести собственный конный завод и выращивать лошадей на продажу.

— Очень хотел бы.

— Постараюсь это устроить. Верхом ты уже ездишь неплохо, я видел. Может быть, в ближайшее время тебе представится случай совершить длительную конную поездку.

Когда мальчик ушёл, Джефферсон почувствовал, что очередной приступ мигрени начал пускать свои щупальца вокруг глазных яблок. Звать на помощь Салли не было смысла — гибель Джеймса так подействовала на неё, что волшебная целительная сила ушла из её рук. Джефферсон выпил рюмку лауданума и стал ждать, когда лекарство подействует.

Да, Джеймс Хемингс… Чего ему не хватало? Свободный, с хорошей профессией, здоровый, молодой. Говорят, что после освобождения он стал охотнее уступать зову зелёного змия. Но ведь пьянство, как правило, не причина душевного надлома, а следствие его. Некоторая ожесточённость была заметна в нём с юности. Как он тогда в Париже сцепился со своим учителем французского — даже подрался, отказался заплатить за часть уроков. Год назад Джефферсон пытался нанять его к себе, в президентский особняк, сообщил ему об этом через владельца гостиницы в Балтиморе, но тот со смущением написал в ответ, что Джеймс Хемингс требует письменного запроса от президента Соединённых Штатов с указанием предлагаемого жалованья. Ублажать такие капризы не было времени — пришлось нанять более покладистого повара-француза. Может быть, это и оказалось роковым ударом по самолюбию отпрыска гордого Джона Вэйлса?

Слава богу, у Роберта Хемингса судьба сложилась по-другому: женился, работает, жена нарожала ему детей. Правда, он ушёл из парикмахерской, завёл собственный фруктовый ларёк. Так случалось не раз: бывший невольник, получивший свободу, ни за что не хотел возвращаться в статус служащего, искал любую возможность сделаться «независимым предпринимателем». Дочь Марта, встретившаяся с Робертом на улицах Ричмонда, писала отцу, что бывший слуга полон чувства вины за то, что отказался возобновить службу в Монтичелло на правах свободного, оправдывался желанием быть с семьёй. Пришлось хлопотать о том, чтобы Роберту разрешено было остаться в Виргинии.

Почему же он сумел выдержать испытание свободой, а Джеймс — нет? Не связано ли это с тем, что судьба двух братьев в юности сложилась по-разному? Джеймс всё-таки всегда оставался на службе у хозяина, а Роберту было разрешено свободно искать и выбирать себе нанимателей. Может быть, умению быть свободным подростка следует обучать так же, как учат грамоте, езде верхом, игре на скрипке?

Надежды на то, что ассамблея штата сделает шаги в сторону отмены рабства, быстро таяли. Страх, что чёрные последуют примеру восставших в Сан-Доминго, расползался по плантациям. Слухи, долетавшие с взбунтовавшегося острова, леденили кровь: семьи белых вырезали от младенцев до стариков, трупы с выколотыми глазами качались на ветках деревьев, бывших владельцев живьём сжигали в их домах. Два года назад в Ричмонде был раскрыт заговор некоего Габриэля, подбивавшего чёрных собратьев проделать то же самое в Виргинии и потом укрыться в горах. Два десятка участников были приговорены к повешению. Джефферсон написал губернатору Джеймсу Монро, призывая помиловать осуждённых, — куда там! Белые пригрозили, что возьмут дело в свои руки и не ограничатся изобличёнными заговорщиками.

Посыльный из почтовой конторы Шарлоттсвилла привёз дневную порцию писем и газет. В чёрных заголовках передовиц Джефферсону теперь всегда чудилось что-то змеиное — он отложил газеты в сторону. Среди конвертов один был толще других — послание от нового директора казначейства Альберта Галлатина.

Уроженец Женевы, эмигрировавший в Америку 20 лет назад, Галлатин быстро завоевал такой авторитет в Пенсильвании, что был избран в палату представителей. В конгрессе он, ссылаясь на двухсотлетний опыт республиканского правления в Швейцарии, неутомимо критиковал все реформы Гамильтона в сфере организации финансов. Естественно, став президентом, Джефферсон пригласил такого человека стать членом его кабинета. Он надеялся, что на посту директора казначейства Галлатин сумеет поднять архивы этого учреждения и разоблачить все махинации выскочки с Вест-Индских островов.

И что же?

Через полгода честный швейцарец явился к президенту с докладом и смущённо объявил, что никаких злоупотреблений со стороны бывшего директора обнаружить не удалось. Более того, финансовую структуру, созданную им, можно признать совершенной. Всем будущим директорам остаётся только следовать заложенным принципам. Благодаря учреждению Банка Соединённых Штатов Америки и таможенной службы удалось уменьшить общенациональный долг. А это, в свою очередь, возродило кредитоспособность Америки и европейские банкиры снова были готовы ссужать её займами.

Джефферсон знал, что по отношению к двум политическим противникам, Гамильтону и Адамсу, в глубине его души таилась ещё и личная зависть: у них обоих были сыновья, а у него нет. Мечта иметь сына, наследника, продолжателя дела жизни, не умирала. Конечно, сыновья от Салли не могли осуществить эту мечту, ибо расовые предрассудки ставили перед ними непреодолимую стену. Но что, если бы у него был любимый сын от Марты и жестокая судьба обошлась бы с ним так же, как она обошлась с сыновьями его соперников?

Сначала сын Адамса, Чарлз, умирает спившимся и растранжирившим всё состояние. Год спустя Филипп Гамильтон, талантливый и многообещающий, гибнет на нелепой дуэли. Представить себе горе отцов — на это не хватало воображения. Игла сострадания проникала сквозь старинную стену вражды. А в соединении с открытиями Галлатина размывалась и уверенность в том, что вражда была оправданной. Вдруг окажется, что и его противники на своих постах делали что-то нужное и полезное для страны, что в каких-то направлениях их взор дальше проникал за черту горизонта?

Возможно, неутолённый отцовский инстинкт прорвался и в его чувстве к Мериуэзеру Льюису. Каждый раз, когда мальчик появлялся в Монтичелло, у него теплело на сердце. Подросток явно унаследовал все добродетели дяди Николаса, растившего его, — честный, энергичный, вдумчивый, незлобивый. Бывал он и на пикниках в доме мистера Белла в Шарлоттсвилле, дружил с его детьми и с Мэри Хемингс. Иметь личного секретаря, который знает о твоих отношениях с Салли и не осуждает их, — это, конечно, сыграло свою роль в сделанном выборе.