Книга Ярость жертвы - Анатолий Афанасьев

С улицы из автомата позвонил Кате. Как услав-ливались: подождал до трех гудков, положил трубку и снова набрал номер. Ее голос прошуршал едва слышно:

— Саша, уже ночь?

— Не совсем. Скорее вечер.

— Почему же так темно?

— Так ты включи свет.

— Но я же не знаю, где выключатель.

— Катя!

— Что?

— Мы же договаривались, ты не будешь больше придуриваться.

— Я не придуриваюсь. Я правда не нашла выключатель.

— Хорошо, сейчас приеду. Посиди в темноте.

…На второй день после налета Гречанинов прислал врача, которому, как он сказал, можно доверять во всем. Врач мне понравился, пожилой, корректный, независимый. С Катей провозился больше часа, выставив меня на кухню. Резюме было однозначное: требуется госпитализация, тщательное всестороннее обследование. Я уточнил: куда госпитализация? В психушку? Врач ответил уклончиво: есть, дескать, разные места, но и в слове «психушка» не надо обязательно искать инфернальный, роковой подтекст. При надлежащем присмотре… Я его не дослушал. Я знал про Катю больше, чем все врачи на свете. Без меня ей каюк. Рассказал доктору про курс иглотерапии, который, увы, не довел до конца милейший Андрей Давыдович. Посланник Гречанинова скептически кривил губы. Он принадлежал к направлению медиков-фундаменталистов и не верил ни в какие новомодные штучки. Сказал, что все эти экстрасенсы и прочие шаманы вызывают у него раздражение. Обезьянничать не надо, сказал он. Что хорошо на Востоке, то на Севере просто нелепо. «Почему?» — спросил я. Потому что, ответил он, там питаются рисом и водорослями, а мы жрем щи с тухлым мясом. И климат разный. Но не только это. Тем, кого ждет геенна огненная, не грозит переселение душ. Последний аргумент убедил меня в том, что имею дело с человеком незаурядным, оригинально мыслящим, но от госпитализации я вся равно отказался. Врач пожал плечами:

— Глупо, но возможно, вы правы.

На всякий случай оставил свой телефон.

— Попробуйте ее чем-нибудь заинтересовать, отвлечь.

— Чем?

— Не знаю. Увезите куда-нибудь. В деревню, например.

— Уже увозил.

Каждый день звонил Гречанинов. Валерия пока жила у него, и, судя по недомолвкам, отношения у них складывались точно такие же, как и у любого мужчины, пробывшего с ней наедине более пяти минут. Постепенно Григорий Донатович склонялся к мысли, что человек она неплохой, хотя и путаный. В его голосе проскальзывали незнакомые стыдливые нотки.

— В сущности, чем она виновата, если выросла на помойке?.

— Ничем, — согласился я, ощутив укол ревности. — Но будьте все же осторожнее. Ей ничего не стоит перерезать вам ночью горло.

— Это как раз понятно, — ответил он задумчиво.

С Катей мы жили мирно, никуда не выходили и гостей не принимали, если не считать соседа Яшу, с которым Катя подружилась. Старый ловелас заглядывал по утрам на чашечку кофе с непременным букетом гвоздик. Катя его не боялась, уверовав, что он всамделишный Буба Касторский, явившийся из Одессы, чтобы ее рассмешить. Как нельзя лучше они подходили друг другу: ненароком протрезвевший кумир семидесятых годов, испивший всю горечь минувшей славы, и беременная отроковица с вывихнутыми мозгами. Слушать их веселый обмен двусмысленностями невозможно было без слез. Яша не на шутку вознамерился отбить ее у меня. Однажды вызвал в коридор и прямо спросил:

— Саша, ответь, только честно, ты считаешь меня своим другом или нет?

— Может быть, даже единственным.

— Тогда скажи, у тебя с Катей серьезно?

— С чего ты взял? Обыкновенная случайная связь.

Хмурое морщинистое лицо актера просветлело.

— Значит, не обидишься, если между нами?..

— Напротив, буду рад. Я же вижу, как она тянется к тебе, как мотылек на огонь.

— Ты заметил, да?

— С первой вашей встречи. Помнишь, возле дома? Я еле ее увел.

Озабоченный, Яша уехал в ночной клуб.

Лучше всего нам было вдвоем. Дни были полны блаженного безделья. Утром я вставал первым, умывался, делал зарядку, готовил завтрак, будил Катю и помогал ей одеться. Часы летели незаметно, хотя ничем особенным мы не занимались. Я подолгу читал ей вслух, и она слушала с таким напряженным вниманием, точно пыталась понять что-то чрезвычайно важное. Вместе готовили обед — какой-нибудь суп или мясное блюдо, — с таким расчетом, чтобы хватило на ужин. После обеда ложились отдохнуть и частенько не вылезали из постели до вечера. Смотрели телевизор, но не все подряд, а если только попадался какой-нибудь нестрашный мультик или кино, из тех, которые были сделаны еще до крысиного нашествия. Многое из того, что случилось с нами, Катя забыла напрочь, но это не значило, что она превратилась в идиотку. В ее карих глазах, постоянно устремленных на меня, светилась таинственная, всепокоряющая мудрость, перед которой я натурально терялся. Да и замечания ее, пусть невпопад, бывали столь глубоки, что я поневоле вздрагивал. Словно заразясь от нее, я и сам все чаще погружался в то странное состояние, когда исчезало прошлое и не разгаданный никем смысл жизни обнаруживался с убедительной младенческой простотой. Он как раз заключался в том, чтобы никуда не спешить, не рваться наружу из уютного городского склепа, куда заключила нас судьба, и, взявшись за руки, в тихом томлении ждать появления неведомого гостя, который обязательно скоро придет и объяснит, зачем мы родились и почему так рано утратили все надежды. Больная, желанная девушка была для меня средоточием последней истины, как и я, вероятно, для нее. Полагаю, если есть на свете любовь, то именно она нас посетила.

Я искренне удивился, как легко звонок шефа вырвал меня из этой сладкой сновиденческой прострации и лишил едва-едва обретенного покоя.

Глава десятая

Мы сидели в мастерской. Ребята почти не изменились, хотя с последней встречи прошла, казалось, целая вечность. Коля Петров, как обычно после запоя, напоминал высохший по осени гороховый стручок; Зураб обаятельно улыбался и время от времени трогал меня за руку, чтобы удостовериться в реальности происходящего. На все их вопросы я коротко, уверенно отвечал:

— Будем работать.

— Но мы уже один раз работали, — напомнил Коля Петров. — То было чудное мгновение.

Зураб его поддержал:

— Поверь, Саша, я тебя не укоряю, нет! Тебе несладко пришлось. Но все же Петров на сей раз прав. Не хотелось бы опять попадать в дурацкое положение. Неприятно, когда о тебя вытирают ноги.

Милые разуверившиеся друзья! Как и мне, жизнь давала им много обещаний, но ни одного не выполнила. Несвершившиеся замыслы давили разум, как могильная плита. И вот вроде замаячил мираж новой крупной работы, но уж больно в сомнительной мизансцене.

— Вы ждете каких-то клятв, — сказал я, — но их у меня нет. Ситуация типичная. Крупные бандиты передрались между собой, но наш работодатель, наш благодетель пока одолел. Денег у него куры не клюют. Хватка, судя по всему, железная. Сколько он продержится на плаву, одному Богу известно. Если завтра ему оторвут башку, нас, естественно, опять шуганут. Мы же быдло, тягловые лошадки. Но сегодня, коллеги, наш светлый рабочий денек.