Книга Яд желаний - Наталья Костина

Господи, хоть бы побыстрее все это закончилось… Так хочется уйти домой, уйти из театра… Да, уйти из театра — оставить наконец это проклятое место, где за многие годы ей осточертело буквально все: и косые взгляды, и борьба за собственного мужа, и молодые напористые, талантливые и просто беспринципные конкурентки, постоянно дышащие в затылок. И эта высокопарная, велеречивая старуха, которая — Лариса Столярова только сейчас это заметила — была очень похожа на черепаху. Как могла она долгие годы находиться под постоянным неослабевающим давлением и не сломаться? Впрочем, сегодня, кажется, им это удалось — она уже ничего не хочет, кроме покоя… покоя и одиночества. И у нее, оказывается, совсем нет друзей. Впрочем, эта участь уготована большинству талантливых людей. Вокруг полным-полно завистников, прихлебателей, так называемых доброжелателей всех мастей, таких, как эта старуха, которая никак не может заткнуть фонтан своего красноречия!

— Вы, Ларочка, пример для подражания. В нашем театре очень многие желали бы завершить карьеру таким поступком — но не всем это дано.

Завершить карьеру… Что ж, она действительно уходит. Она больше не в силах выносить хроническую неприязнь, окружающую ее со всех сторон. Она буквально задыхается в атмосфере всеобщей ненависти, ей уже нечем дышать здесь…

— И только вы со своим великодушием даете шанс проявить себя молодому дарованию, вашей ученице, можно сказать…

Никто, ни один человек в этом проклятом театре, оказывается, не хотел, чтобы она пела завтра на премьере Измайлову, кроме нее самой. Ни Андрей, ни возвеличивающая сейчас ее вынужденный отказ от роли Елена Николаевна, ни молоденькая любовница ее мужа, не желающая понять, как хотелось стареющей приме спеть эту, может быть, последнюю партию в своей жизни. Только романтичная и чувствительная Людмила Сегенчук, подвергающаяся сейчас молчаливому бойкоту со стороны остальных членов труппы, понимала и жалела ее. Но Люда, наверное, уйдет, не выдержит травли, как не выдержала и сама она. Если тебя окружают со всех сторон и загоняют в капкан…

— Вы, Ларочка, конечно, придете на премьеру?

— Конечно, — сказала она холодно и встала.

Разумеется, она будет на премьере. Если эта маленькая, так хорошо рассчитавшая все мерзавка раздумает петь. Или ей по какой-то причине станет плохо. Она готова. Она выйдет и заменит ее. И тогда мы еще посмотрим… Лариса Столярова сжала пальцы.

— Без вас этот настоящий триумф оперного искусства будет неполным. Вы столько сил и времени посвятили нашему театру, и мы всегда рады видеть вас…

Оказывается, старуха до сих пор с ней разговаривает!

— Вы что-то неважно выглядите сегодня, Ларочка.

— Я прекрасно себя чувствую. До свидания.

Она вышла из театра, захлопнула дверь. Никто не провожал ее, никто не смотрел ей вслед. Эта история началась ранней весной, а сегодня в парке уже, оказывается, попадаются желтые листья. И яркая зелень запылилась за лето, потускнела, померкла. Осень. Осень в природе, осень в ее жизни… как будто лета никогда и не было… Как хорошо идти, никуда не спеша. Никуда не торопиться. Ни с кем не спорить. Ничего не желать. Она почти ничего уже не желает. Хотя она не права — эта тягостная история началась не этой весной. Эта история началась очень, очень давно. Еще тогда, когда она поняла, что муж ей не верен. У него всегда были любовницы. Но она запретила себе думать об этом и вела себя очень мудро — не замечала ничего: ни его романов, ни измен. Она не мешала ему жить своей жизнью — и что выиграла в конце? Во что превратилось ее собственное существование? Что она получила, кроме постоянного одиночества и сомнительного преимущества — именоваться его женой? А ее супруг с каждым годом становился все свободнее и свободнее. А его любовницы — все моложе и моложе. Однако ни одна не была талантливее ее, и это как-то мирило их, не давало окончательно распасться союзу — пусть только творческому, но все же союзу. Но эта, последняя, Аня Белько…

Лариса Столярова стиснула зубы, представив соперницу на сцене. Молодую, ослепительно-красивую и бесспорно талантливую. Это зрелище, явившееся ее внутреннему взору, было настолько ярким и настолько мучительным, что у стареющей примы чуть не остановилось дыхание. Она села на скамейку и откинула голову на спинку, чтобы прийти в себя. Вот как, оказывается, умирают от ненависти… Наверное, так же умирают и от любви. Ну что ж… она сама согласилась на это. Она отдаст сопернице и мужа, и роль, и этот предстоящий триумф. Пусть Анна Белько занимает ее место и поет Измайлову… если сможет.

* * *

— Маш, ты совершенно в этом уверена?

Эксперт Мария Камышева подняла искусно подведенную бровь, и ее полные накрашенные губы сложились в презрительную улыбку. Этим самым она давала понять, что ей надоели недоверчивые и нахальные опера, у которых в головах одни только версии, меняющиеся каждый день. А у нее — надежные и окончательные выводы, подкрепленные показаниями приборов, которые невозможно обмануть!

— Вот профиль токсина из тела собаки, вот этот — из тела бомжа… как его… Водолажского, а этот — токсин из тела Кулиш. Ну, какие тебе еще подтверждения нужны? Сама видишь, все профили — абсолютно идентичные. То, что отравил их один человек, — это вам доказывать, а то, что их отравили одним и тем же ядом, — это я уже написала. Все. Вот тебе бумажки, и освобождай помещение. У меня времени на дискуссии нет, мне работать надо.

У Кати сердце провалилось куда-то, застучало часто-часто, и она сглотнула набежавшую слюну. Вот, значит, как…

— Игорь, в театр бежать надо! — быстро набрав номер, сказала она в трубку и помчалась по коридору.

— Успеется. — Лысенко небрежно махнул рукой, когда она, с умоляющим лицом, запыхавшись, влетела к нему кабинет. — Ты чего, Катька, так взбудоражилась? Под контролем же все! Там еще ночью наши побывали. Камер кругом понатыкали. Бухин и Бурсевич с утра там сидят. Нас с тобой только и не хватало…

— Игорь, у них сегодня премьера! — предчувствуя недоброе каким-то неизвестным науке органом, выпалила Катя. — Я знаю… не спрашивай откуда, но я просто знаю, что сегодня что-то произойдет…

— Ну, если хочешь, пошли, — неохотно согласился Лысенко. — Все равно с работы пора уходить.

Когда они явились, опера уже началась. У главного входа на них шикнула контролерша:

— Куда? Без билетов не пущу!

Напрасно они совали ей под нос удостоверения — упрямая старуха перегородила дверь:

— Ходят тут всякие, на базаре документы купят и ломятся на каждый спектакль, совести нет! Вместо того чтобы билеты в кассе купить… И без вас уже полон зал!

— И правда, хватит базар разводить. Пошли через служебный. — Лысенко потянул Катерину за руку.

На служебном их, разумеется, хорошо знали.

— Ты смотри, даже телевидение приехало, — заметила Катя.

У входа действительно стоял здоровенный автобус с надписью «ТВ». Какие-то люди сновали туда-сюда через служебный проход, занося аппаратуру, вместе с ними на глазах у оперов просочилась и группка девиц богемного вида, которые, выжидая удобного момента, покуривали на улице. Катя саркастически бросила: