Книга Крест командора - Александр Кердан

Они рассмеялись русской шутке, умело вплетённой в нить беседы. Шетарди благосклонно кивнул, давая понять, что готов слушать дальше.

Делиль продолжил:

– Помнится мне, что вас очень интересовало, как идут дела у русских на Камчатке. Так вот, могу вас порадовать, скоро мы будем знать об этом из первых рук. В столицу возвращается супруга начальника сибирской экспедиции командора Беринга…

– Ну, не велика птица. Нам-то что с того?

– Пока не знаю… А вот господин барон Зварт, коий и сообщил мне сию весть, ждёт её возвращения, точно романтичный рыцарь приезда возлюбленной…

– Может, так оно и есть?

– О, господин маркиз, это не тот случай! Разве вам не известно, что голландский резидент более страстно интересуется юношами? Кстати, он и на ваш машкерад явился, нарядившись дамой. Позвольте взглянуть, – Делиль подошёл к окну и, картинно согнувшись в полупоклоне, приоткрыл штору.

Когда маркиз приблизился, подсказал:

– Вон там, смотрите, в правом углу подле колонны. Да-да, эта пышнотелая испанка с высокой мантильей, которая веером дразнит маску в домино, как раз и есть наш дорогой барон. А маска – это сын одного русского вельможи… Впрочем, последнее не столь важно… Что вы скажете, забавно, не так ли?

Маркиз брезгливо поморщился:

– Оставьте, мой друг, этот тон. Прошу вас, посоветуйте барону подобными делами в моём доме не заниматься.

– О да, я, конечно, посоветую, – загадочно улыбнулся Делиль. – Однако наш великий Лафонтен предупреждал, что всего несноснее противные советы. Я с его сужденьем вполне согласен. Ведь за совет спросу нет! Ответчиком же всегда выступает тот, кто советам внимает.

4

Андрей Иванович Ушаков, которого все правители считали чуждым политике, таковым вовсе не был.

Он всегда находился на самом острие политических вопросов. Со дня смерти Петра Великого, когда он – майор гвардии, по приказу Меншикова, штыками своих гренадеров обеспечил лояльность сановников, решавших вопрос о престолонаследии.

– Гвардия желает видеть на престоле Екатерину, и она готова убить каждого, не одобряющего это, – просто сказал он. И его послушались.

Впоследствии Ушаков так же хладнокровно участвовал в низвержении Меншикова и возведении на престол Петра II, в принятии решения о воцарении Анны Иоанновны и регентстве Бирона. Ему довелось сначала вместе с Артемием Волынским допрашивать с пристрастием Долгоруких, попавших в опалу, после он поддергивал на дыбе самого Волынского, утратившего пост кабинет-министра… Словом, персонажи, с коими ему довелось встречаться в застенках тайного ведомства, менялись, а он оставался неизменным.

Ушаков оказался необходим и новой правительнице России Анне Леопольдовне, управляющей империей от лица своего малолетнего сына. Этот переворот случился уже без непосредственного участия Андрея Ивановича. Бравый генерал-фельдмаршал Миних промозглой ноябрьской полночью, не встретив никакого сопротивления, арестовал Бирона, передал власть Мекленбургской принцессе и обеспечил себе тем самым заглавную роль при её дворе.

Миних, конечно, недолюбливал Ушакова, а может, даже и побаивался, как, впрочем, и все остальные. Однако возражать против сохранения за генерал-аншефом должности начальника Тайной канцелярии не стал.

Размышляя обо всем этом, Ушаков ясно понимал, что своей незаменимостью он обязан тем, что в отличие от всех минихов, волынских, долгоруких к высшей власти никогда не стремился. Ещё при жизни покойного Петра Алексеевича он понял, что приближение подданного к трону напоминает полёт мотылька к огню или устремление мифического Икара к солнцу…

Люди любят потворствовать своей гордыне. А гордыня требует всё большей и большей власти. В какой-то момент она толкает человека в пропасть. И хотя Ушакову, конечно, нравилось властвовать, но для удовлетворения личных амбиций ему вполне хватало своего положения. Оно давало ему привилегию не только входить для доклада в апартаменты высших особ без предварительной записи и в любое время суток, но и заглядывать в подноготную всех сановных лиц империи, ковыряться в их грязном белье, как однажды он сам определил своё предназначение.

Нет большего удовольствия для человека, вышедшего в люди из низов, чем раз за разом убеждаться в том, что все сановники, кичащиеся своим богатством, все лощёные светские франты и модные красавицы сотканы из такой же хрупкой и боящейся боли плоти, из таких же жил, по которым течёт обычная кровь, что и самый последний нищий. Они так же, как простолюдины, и даже больше, чем последние, боятся смерти и страданий. Под рукой у палача являют такие низкие и подлые качества, что просто плюнуть хочется. Страх дыбы и раскалённых клещей отверзает любые уста, и под пыткой внешне благородные и сильные люди легко теряют честь, совесть и человеческий облик. Сочиняют небылицы, оговаривают своих близких, самих себя…

Потаённая жизнь большинства современников на поверку была столь неприглядна, что у начальника Тайной канцелярии создалось полнейшее убеждение, будто всё человечество погрязло в грехах и пороках. Осознавать это нравилось Ушакову.

Но коль скоро знать о том, что творится в душах подданных, в их спальнях, в дружеском застолье, нравилось также государям и государыням, Ушаков снабжал их такой информацией, получая её отовсюду, не брезгуя при этом ничем.

Как-то в тридцать пятом году обедала у него баронесса Степанида Соловьева. В сердцах она пожаловалась на своего зятя – секретаря Сената Василия Степанова, дескать, он не только её разорил и ограбил, взяв приданого больше, чем положено, но в доме своем хранит некое важное письмецо…

– По двум ли первым пунктам? – насторожился Ушаков.

– По каким таким пунктам? – округлила глаза Соловьева.

– То бишь по тем пунктам, которые имеют непосредственное касательство к государственным преступлениям… – с улыбкой иезуита пояснил он.

– Я представления не имею… – запоздало открестилась она.

– Не тревожьтесь, баронесса, мы во всем разберёмся! – пообещал он, честно глядя ей в глаза. Проводив гостью, тут же приказал завести на Соловьеву и её зятя дело в Тайной канцелярии.

Уже при первой, самой простой пытке – подноготной, когда под ногти забивается деревянная щепа, оба признались во всех самых немыслимых грехах, чем обрекли себя на несколько лет заточения в равелине.

Но, главное, эта история пришлась по душе тогдашней правительнице – Анне Иоанновне. Она долго смеялась над незадачливой баронессой и её зятем. И, хотя никаких государственных преступлений они не совершали, суровый приговор им подписала. А допросные листы, в которых содержались жалобы Степанова на непутёвое поведение супруги и подробное описание скандалов в семье секретаря, даже взяла себе на память. Императрица похвалила Андрея Ивановича за служебное рвение и передала ему в награду конфискованные имения баронессы.

Благодарный Ушаков и впрямь в службе себя не жалел: дневал и ночевал в Петропавловской крепости, сутками не выходил из канцелярии.