Книга Семь грехов куртизанки - Селеста Брэдли

Пайпер ахнула.

— Тебе не дали шоу?

— Присядь на минутку.

Мик устроился в кресле за письменным столом, усадил Пайпер к себе на колени, откинулся назад и заглянул ей в лицо. Он выглядел изможденным. Пайпер знала: это потому что последние две недели она заставляла беднягу работать на износ. В этот момент девушка решила, что обязательно компенсирует Мику его затраты. Побалует его чуть-чуть. Или не чуть-чуть. Ведь у нее будет уйма свободного времени, после того как ее уволят.

— Мне нужно немедленно лететь в Лос-Анджелес.

Казалось, мозг Пайпер отказался воспринять то, что она услышала.

— То есть через несколько дней? На следующей неделе?

Мик покачал головой.

— Завтра после обеда.

Пайпер хотела встать, но он держал ее крепко.

— Я пытался уговорить их подождать, но они уперлись: или завтра, или никогда. Мой агент…

— Мне надо идти.

Пайпер собрала все силы и вскочила с его колен. Ей вдруг показалось, что ее голова весит тонну. Что она вот-вот лопнет. Она пошла к двери, понимая, что что-то забыла, но уже не обращала на это внимания.

— Пайпер, пожалуйста, позволь объяснить.

Она резко развернулась. Она понятия не имела, откуда в ней столько драматизма. Наверное, из-за стресса. Или вина. Но ей вдруг захотелось визжать и топать ногами, оттого что Мик сообщил ей, что не придет завтра на открытие выставки.

Как он может?! Предпочесть ее какому-то реалити-шоу! Он ей нужен. Завтра, когда настанет минута великого разоблачения, он должен быть рядом с ней.

Он обещал.

Пайпер почувствовала, что внутри у нее все сжалось от тоски. «Ну вот, опять», — подумала она. Мик снова бросит меня. Разобьет мне сердце.

— Пайпер, послушай. — Мик медленно пошел к ней, выставив перед собой руки, словно приближался к пугливому дикому животному. — Я буду здесь весь сегодняшний вечер и завтрашнее утро. Я сделаю все, что нужно, чтобы подготовить экспозицию, как и обещал. У меня рейс в десять утра с пересадкой в Чикаго, но назад я нашел вечерний самолет прямым сообщением до Бостона. Мне даже не придется там ночевать.

— Ничего страшного, — сами собой проговорили ее губы. Пайпер подняла подбородок и смахнула с пиджака шерсть. — Я понимаю. Мне пора наверх.

Мик попытался прикоснуться к ней, но она отпрянула.

— Послушай, я расстроена. Я знаю, что это неправильно. У тебя свое, Мик. А у меня свое. Вот и должен каждый заниматься своим. Не нужно было вешать на тебя этот дурдом. Это нечестно.

— Пайпер, это не…

— Поговорим потом. Мне нужно идти.

Она оставила Мика в рабочей комнате. Ее голова уже была занята кучей мелких деталей, необходимых, чтобы успешно пережить предстоящую ночь, теперь же на нее еще накатывали сокрушающие волны эмоций, а на это у нее времени не было.

Черт бы тебя побрал, Мик Мэллой, думала она, ударяя по кнопке лифта.

Очутившись внутри, Пайпер прижалась лбом к прохладной металлической стенке кабины. В ушах зазвенели слова Офелии, которые та написала подруге вскоре после того, как ее сын, Уильям, погиб в сражении при Энтитеме[43]. В том письме Офелия обращалась к читателю из бездны полного отчаяния.

Бывают времена, когда от нас требуется выносить невыносимое, погружаться в себя и находить твердую сердцевину силы, о существовании которой мы даже не подозревали. В конечном итоге отвага — это борьба, которую душа ведет в одиночку. Другой человек никогда не сможет быть храбрым вместо нас.

Пайпер расправила плечи. Если Офелия нашла в себе силы жить дальше после смерти сына, то и она, Пайпер, конечно, не рассыплется завтра перед толпой на открытии осеннего сезона.

Двери лифта открылись. Пайпер зашагала к южной галерее, направляясь к стайке сотрудников музея и попечителей, собравшихся у закрытых двойных дверей. Среди них был и Уоллес Форсайт, но он не осмелился встретиться с Пайпер взглядом. А его жена Полетт отделалась слабой улыбкой.

— Спасибо всем, кто зашел на огонек, — обратилась Пайпер к собравшимся. — Надеюсь, что выставка вам понравится.

Пайпер открыла двери. Все захмыкали и одобрительно зашептались, сбиваясь в кольцо вокруг демонстрационного пьедестала, ширина которого была около пяти футов. Они разглядывали холст, подвешенный цепями к потолку, и Пайпер видела, что многие начинают хмуриться. На холсте проектор изображал сцены из жизни процветающего Бостона середины девятнадцатого века, которые сменялись картинами рабов на полях, аукционных помостов и развешанных по деревьям трупов людей, погибших от рук линчевателей.

Когда в толпе ошарашенно зашептались, Пайпер завела руку за спину, нажала на стене выключатель, и холст исчез под потолком, открыв зрителям вращающийся манекен. Тот начал медленно поворачиваться, и зрители восхищенно заохали. Некоторые даже засмеялись от неожиданности. Это были две человеческие фигуры, стоявшие спиной друг к другу: одна — рабыня в цепях, а другая — почтенная матрона Офелия Харрингтон, сжавшая кулаки и открывшая рот, как будто ее прервали на полуслове. Звуковая дорожка включилась вовремя, и сильный женский голос провозгласил: «Владеть человеком значит уничтожать человеческую жизнь».

Пайпер повернула другой выключатель, и освещенная дорожка направила персонал и членов совета к новым экспонатам. Лапалья чуть отстал.

— Отлично сказано, Пайпер, — сказал он и подергал себя за галстук. — Э… должен признаться, что получилось несколько сложнее, чем я ожидал. И гораздо сильнее в плане политической начинки.

Пайпер улыбнулась, подумав: «Ты понятия не имеешь, насколько все будет сложно и какая тебя ждет начинка».

— Я не потратила ни копейки музейных денег свыше тех, что значатся в бюджете.

— Хорошо, хорошо. Пойду рассмотрю экспозицию, потом поговорим. — Он похлопал ее по руке. — И кстати, отличный шрифт.

Как только Лапалья удалился, к Пайпер подскочил Линк. Он глянул на нее искоса.

— С нетерпением ждешь завтрашнего вечера? — спросил он.

Она склонила голову набок и посмотрела на него.

— Разумеется.

— Я так точно жду.

Пайпер показала на экспозицию.

— Почему бы тебе не побродить внутри?

— Нет, спасибо, — ответил он, сцепляя руки за спиной и раскачиваясь на каблуках. — Пожалуй, подожду до завтра, чтобы удивиться вместе со всеми остальными. Удачи тебе.