Книга Последний сон разума - Дмитрий Липскеров

Михалыч сел прямо на землю.

– А ты откуда знаешь?

– Не в том дело! Умерла она несколько дней назад, твоя Олечка! А все звали ее Петровна. Нянечкой в военном госпитале она работала, отца моего выхаживала. А вот этот, – Семен кивнул головой в сторону ушедшего и.о., – этот выгнал ее с работы, оттого она и умерла.

Михалыч продолжал сидеть на земле. Воспоминания всколыхнулись в нем, и в душе стало мокро, как будто он себя из леечки полил. Милое Олечкино лицо всплыло солнечной радостью, большими серыми глазами и вздернутым носом, и садовник задышал быстро-быстро, затем было представил Олечку старой, но у него ничего не получилось, попытался вообразить ее мертвой, но от этой затеи у него заскулило в животе голодным псом. Еще Михалыч оглядел свою жизнь, в которой были и Катеньки, и Леночки, и всякий другой разномастный женский род, только вот ребеночка так и не случилось в его жизни и предстояло умереть в одиночестве.

Старик хлопал сухими глазами и смотрел на человека-дерево, во взгляде которого воцарилось обычное спокойствие и безразличие.

– Во как! – крякнул Михалыч. – А родила она тогда?

– Кто? – не понял Семен, отвлекшись мыслью на что-то другое.

– Да Ольга же! – раздражился садовник.

– Мальчика… Впрочем, он умер малолетним.

– Ах! – вскрикнул Михалыч, и было родившаяся в нем надежда на обретение родной плоти скончалась в мгновение бабочкой-однодневкой, оставив лишь привкус чего-то сладкого, но до конца не распробованного. – Ах!..

– Давай следующего!

А следующими оказались Володя Синичкин и жена его Анна Карловна. Представ перед человеком-деревом, они сначала не узнали сына и стояли скромно, словно чужие.

– Здравствуйте, папа и мама! – поприветствовал Семен.

Супруги встрепенулись и пристально посмотрели на «нового русского пророка».

– Ты?!! – вскричал участковый.

– Я, папа.

– Что ж ты даже не позвонил! – посетовал капитан и толкнул супругу в бок.

– Погорячилась я, – призналась Анна Карловна. – Затмение на меня нашло. Простишь, сынок?

– Да нет у меня зла на вас! Вы же родители мои!

– Позвонить все-таки мог! – не унимался Володя.

– С места не могу сойти, – оправдался Семен. – Врос, понимаешь ли!

– Предназначение свое выполняешь?

– Да.

– Деревом становишься?

Семен вскрикнул. Кора подошла к самой шее, мешая человеку дышать. Кадык ходил взад-вперед, больно ранясь о крепкую древесину.

Сердобольная Анна Карловна было бросилась с надушенным платочком подтирать кровавую юшку, но Михалыч цыкнул на нее так, что она осеклась на полпути и чуть было не упала.

– Ты, говорят, сынок, мудрые пророческие вещи народу говоришь? – обратился к Семену Синичкин.

– По мере возможностей своих.

Володя зачем-то открыл кобуру, а потом опять ее за-крыл.

– Вот, мать твоя вопрос имеет. Дурацкий, конечно!

– Говори, мама.

Анна Карловна поправила прическу и спросила:

– Сынок! У меня родятся дети?

– Нет, мама, – ответил человек-дерево.

– Я так и знала! – Анна Карловна приложила надушенный платочек к глазам.

– Мы всегда это знали! – с еле заметным раздражением напомнил Синичкин.

– Есть такой Детский дом номер пятнадцать. Пойдите туда и возьмите себе на воспитание девочку или мальчика, вырастите, и тогда вы умрете, благословленные их любовью и благодарностью!

Семен опять вскрикнул. Кора перекрыла ему кадык, и он стал задыхаться.

– Идите, – прохрипел человек-дерево. – Мне совсем немного осталось! И послушайте меня, возьмите ребенка!

– Да что же это происходит! – взвыла Анна Карловна, наблюдая за агонией своего мальчика.

Синичкину тоже было не по себе, и он опять открыл кобуру, а потом закрыл.

– Идите, идите!

Михалыч подтолкнул родителей к выходу.

– Я сам о нем побеспокоюсь! Идите, идите!..

Приговаривая так, он довел супругов до выхода, объ-явил, что прием закончился, и запер дверь.

– Как ты? – спросил старик.

– Умираю, – ответил человек-дерево. – Кора душит…

– Может, ее топориком? – предложил Михалыч.

– Это плоть моя, а ты – топориком!..

– Давай-ка стамесочкой оттяну.

Садовник проворно подбежал к человеку-дереву и просунул железное жало между кадыком Семена и куском толстой коры. «Пророк» задышал лучше.

– Ты кто? – спросил Михалыч, со всем серьезом за-глядывая в затухающий взор дерева. – Божий человек, или как?

– Не знаю, – ответил Семен и закашлялся. – Надеюсь, что Божий!..

– Ну-ну… Полить водичкой?

Человек-дерево не ответил.

– Ну скажи, – неожиданно взмолился садовник. – Сколько мне еще жить?!!

Семен открыл глаза, моргая ими, чтобы не мешал соленый пот, и посмотрел на старика. И было в его взгляде столько неподдельной тоски, столько трагедии, что Михалыч невольно отвел свои бесцветные глаза и почти раскаялся в вопросе, заданном умирающему.

– Когда я умру, – прошептал Семен, – когда я умру, на моих ветках вырастут хлебные плоды. Ты их сорви и раздай по кусочку кому сможешь. Только не жадничай, пожалуйста!

– Как скажешь, родимый! – пообещал старик. – Как только за сакуру отчитываться?..

Далее Михалыч наблюдал, как древесная кора наконец перекрыла кадык, который, дернувшись в последний раз птичкой, угомонился навеки. Глаза еще вращались, но не было уже в них осмысленности, не было глубины. Они обмелели, будто после засухи.

Вслед за кадыком кора обняла щеки «нового русского пророка», затем добралась до носа, а в конце замкнулась крепкими объятиями на затылке человека-дерева. Человека больше не было, осталось одно дерево. Затем Михалыч с большим удивлением увидел, как на дереве распустились почки, зазеленел, словно в убыстренной съемке, лист, ловко сформировался плод и в считанные минуты созрели настоящие хлебы.

– Надо же! – развел руками Михалыч.

Старик выудил из походного чемоданчика секатор и в несколько движений срезал плоды. Булки пахли так вкусно, что садовник не удержался и куснул от одной. Через минуту он был вынужден схватиться за пах, так как впервые за последние пятнадцать лет испытал прилив мужской силы.

– Вот это хлебушек! – радовался он.

Впрочем, мужская сила нарастала, мутя сознание, и Михалыч, дабы не случился конфуз, достал из штанов мужской орган и обильно пролился семенем под сухую сакуру.