Книга Войны мафии - Лесли Уоллер

Уговаривать слабоумных покупать никчемные лучшие мышеловки – только часть задач «масс медиа». Акции и облигации, книжки и столики для коктейлей, банк или церковь – здесь выбор, решение пока еще подвержены стихии капризов, причуд, случая и массового гипноза. Неблагоразумные Люди потеряли хватку, которой обладали их предшественники, четкое разграничение причины-следствия.

Ясно уже сейчас, что в Эру Неблагоразумия объектом каприза становятся даже рыночные силы. Управляемые компьютерами, вооруженные мониторами, они чутко реагируют на любую причуду. Бдительность брокерского оборудования позволяет роботам получать прибыль.

Но так не выигрывает никто – потому что потаенное, секретное знание остается внутри машины. Можно украсть его и свалить потерю на мелкого болвана-подручного – второе эпохальное воровство Эры Неблагоразумия.

По мере приближения двадцать первого века становится все очевидней, что хотя Третий мир просто стремится к выживанию, изолгавшийся Запад предпочитает питаться следствиями без причин.

P.S. Я понимаю, что это не похоже на обещание. Но здесь сформулированы вопросы, которые мне предстоит рассмотреть, прежде чем принять решение. Я стараюсь смотреть на вещи так, как ты меня учил, но мешает образование, полученное на Западе. У нас на Востоке такая свирепая нищета, что тревоги обитателей Запада кажутся на ее фоне детским хныканьем.

Я попробовал принять твою точку зрения на преступление. Возможно, ты удивишься, но я полностью согласен с тем, что преступление – это деяние, которое правительство нашло выгодным для себя запретить.

Преступная торговля наркотиками в Америке после второй мировой войны дает здесь каждому то, что он ищет: мафия получает непристойно прибыльную замену черному рынку, правительство – извинительные основания для снижения национальной свободы и уровня жизни, и так далее.

Таким образом, Соединенные Штаты Америки движутся к преобразованию в вооруженный лагерь по законам военного времени, в идеальное государство абсолютного контроля, которое Муссолини придумал в 1922 или 1923 году и назвал корпоративным государством. Американцы создают свой собственный вид фашизма.

Итак, по-прежнему позволяем государству называть преступления, как Адам называл животных. В этом контексте – кто я такой, отец, чтобы считать себя лучше любого другого?

Мне бы помогло назначение предельного срока. Весна? В это время года на Багамах чудесно. Я хотел бы назначить там встречу на высоком уровне – встречу трех Шанов, Лао, Ника и маленького Лео. Март? Я и так проторчал тут достаточно. Пусть будет март.

С любовью".

Глава 46

Брумтвейт мгновенно очнулся от полуденной дремы и рывком перебросил свое тело на другую половину кровати, словно кто-то кинул на него скорпиона.

На острове Палаван скорпионы водилась. А его малышка, Джозефина, достаточно игрива, чтобы изобрести новую забаву. Но не скорпиона в постель!

В целом животный мир Палавана был достаточно ядовит, но настоящую борьбу за выживание местным жителям приходилось вести против маленьких трубочек, соединенных со сплюснутыми жестянками, используемых для курения опиума.

Брумтвейт огляделся, обливаясь потом. Что его разбудило? Дурной сон? Неосознанная угроза? Он сел в кровати, мигая из-за пота, бегущего с бровей. Брумтвейт напряженно прислушивался, его жилистое тело била дрожь. Вентилятор на потолке не шумел. Он различил шум мотора джипа, приближавшийся, становившийся громче. Но здесь, на Палаване, это довольно распространенный звук. Вооруженные охранники постоянно патрулировали плантации, особенно сейчас, когда зелень так здорово разрослась. Вся вершина Палавана была укрыта зеленой шубой.

Брумтвейт выбрался из кровати и встал под холодный душ, отделенный от комнаты занавеской. Он был низкорослым, крепким, страшно волосатым в самых неподходящих местах, но лысым там, где это заметней всего, – на макушке. Покачивая головой, он дернул шнурок, и каскад тепловатых капель обрушился на него, освежая и успокаивая. После долгих лет, проведенных на Дальнем Востоке, Брумтвейт сохранил воробьиные, вороватые движения и повороты головы, типичные для настоящего кокни, круто замешанного, до мозга костей городского жителя.

Джип остановился перед его домиком. Брумтвейт выключил душ и растерся полотенцем. И сразу же услышал шаги на веранде.

– Брумтвейт? – позвал звучный голос лорда Хьюго Вейсмита Мэйса. – Эй старый смутьян! Вставай, вставай!

Завернувшись в купальную простыню, Брумтвейт подошел к решетчатой двери, сплетенной из прутьев.

– Ну и ну! Кто к нам пожаловал!

Он распахнул дверь. Вошел Мэйс, за ним следом – высокий молодой человек, очень симпатичный, приятно улыбнувшийся, перешагнул порог. На плече у него висела сумка цвета хаки, напоминавшая рюкзак.

– А, Джозефину вы выставили, – отметил англичанин. – Слишком жарко дремать вдвоем?

Брумтвейт ухмыльнулся:

– Представьте, до сих пор не нашел времени изжарить маленькую паршивку. Ужасная жадина. Хочет каждый день – не дает мне подремать после обеда.

Он подмигнул, невзначай скользнув глазами по новоприбывшему.

– Экспериментальный посев на северном плато взошел отлично, – сказал Мэйс. – Выглядит вдохновляюще.

– Наконец зацепили то, что нужно, – кивнул Брумтвейт. – Эти колумбийские трепачи навешали нам лапши на уши – разве нет? Вею эту чушь насчет температуры и влажности. А нужно одно – плодородная земля.

– И еще старые добрые премиальные, – добавил Мэйс. – На меня производит впечатление работа персонала, старина. Многовато рома, но они справляются, не так ли?

Мэйс повернулся к своему молодому спутнику.

– Наши рабочие руки – это заключенные из тюрем континента. Правительство с нашей помощью регулярно освобождает место в пенитенциарных учреждениях. Неисправимых преступников присылают к нам на кораблях. Вернее, присылали при Маркосе.

– А новое правительство? – спросил молодой человек с заметным американским акцентом.

– Эти пока еще не решили, как им с нами поступить. Остров у нас удаленный, труднодоступный. – Англичанин хмыкнул. – Думаю, они выжидают, пока мы упустим какого-нибудь беглеца.

– А как тут с болезнями джунглей?

– За все это время единственная пара рабочих рук потеряна нами из-за грубости охранников. Одного типа забили до смерти. Это не особенно сложно, если учесть, насколько они истощены. Жестоко, конечно, зато остальные получили урок. Это освобождает охрану от множества забот. Напоминание, кто здесь хозяин и кто – раб. – Он снова хмыкнул. – Да, я упоминал о беглецах. У нас их нет. Можно, конечно, допустить это теоретически...

– Не стоит, – отрезал Брумтвейт. – Но если найдется достаточный дурак, чтобы попытаться убежать, его сожрут акулы в Миндоро-Стрэйт.

– Если только у него нет друзей на грузовом судне, – вставил Мэйс и поморщился. – Многие из здешних заключенных политические. У всех политических есть друзья. Ну, в любом случае... – Он внезапно улыбнулся и взял беспечный тон: – Я говорит теоретически, и имел в виду: теоретически. Но никогда не вредно лишний раз задуматься: «Что, если...»